На всякий случай я отсоединил батарею.
И всё же не удержался, вернулся в «просто комнату». На столе лежали mp3-плеер и наушники. Ну явно девчачьи наушники, розово-чёрные. Нет, это уже вообще за гранью воображения. Кто-то ведь жил тут, почему я этого не помню! Это ведь не тайная комната с дверью, замаскированной под обои. Нет, обычная дверь, обычная комната. Вон шкаф, комод...
Я приоткрыл комод, несколько секунд смотрел внутрь ящика, покраснел и закрыл обратно. Копаться в девчачьем белье я точно не стану, даже если оно и «ничьё». А может, это зубная фея за ночь так обжилась у нас в квартире, сотворив лишнюю комнату? Очень даже может быть. Бельишко, кстати, действительно маленькое, лоли-стайл, фее в самый раз. Дурдом какой-то...
Время уже поджимало. Я взял плеер с наушниками (это-то добро, надеюсь, не загорится?), вышел в прихожую, обулся, подхватил сумку и отпер дверь. Пока спускался, надел наушники и просто ткнул кнопку «воспроизведение». В уши ударили тяжелометаллические риффы.
Я спустился вниз, протянул руку к кнопке, открывающей электронный замок подъездной двери, но не нажал. Палец замер в сантиметре от неё и задрожал, потому что слова, которые раздались в наушниках, в очередной раз непонятной болью пронзили мне сердце:
Черней вороньего крыла,
В оковах силы, разбудившей тьму,
Лежит распятая Земля,
С мольбой взирая в пустоту.
Земля и стонет, и дрожит,
Вокруг смятенье, боль рождает злость.
Тебе ещё нет двадцати,
И быть в аду не довелось...
Дверь открылась сама — кто-то вошёл. Вернее попытался войти и отшатнулся, чуть не врезавшись в меня. Я рванулся на волю, на воздух. Оттолкнул этого непонятно кого, сделал пару шагов и упал на лавочку, задыхаясь, опустил голову, пытаясь скрыть неизвестно от кого непонятные слёзы.
Власть Огня!
Багровый отблеск, как знаменье.
Власть Огня!
Живых и мёртвых сочтёт.
Власть Огня!
Здесь брода нет, но есть последний
Твой удар,
Всё остальное не в счёт...
Сквозь боль, грызущую сердце и голову, рвались воспоминания, прямиком из того сна. Я видел огонь. Дикое пламя, пожирающее странный город. Алое небо. Армию рыцарей, глядящих в это небо, на приближающегося огненного дракона. Я был там, с ними, и ждал неминуемой смерти. Кто-то ещё стоял рядом со мной. Кто-то очень важный, родной и необходимый, кого я, наверное, навек потерял.
Огонь покорным быть устал,
Устал смирять свой гордый нрав и дух.
Жестоким зверем он восстал,
Презревшим милость наших рук...
Я дрожащими руками выключил плеер. Переместил наушники на шею. Сердце рвалось наружу. Ему тесно было в груди, тесно было в этом городе, в этом...
В этом мире.
— Где я был? — прошептал я в пустоту. — Кто я?..
Мир молчал. Волны памяти успокаивались, улеглась боль.
Кто я?
Сейчас я — ученик выпускного класса. Это ненадолго. Несколько уроков можно потерпеть, а потом — потом я найду ответы, или умру. Боль меня не напугает. Теперь я точно откуда-то знаю, что терпел и куда более страшную боль. Было, ради чего.
Глава 2
Миша распахнул подъездную дверь и, зевая, выбрался под лучи набирающего силу весеннего солнышка, как медведь, пробуждающийся после спячки. Мише хотелось спать, и чтобы школа, со всеми своими экзаменами, выпускными, одноклассниками и учителями провалилась сквозь землю. Ну хоть на денёк, ну что ей, трудно, что ли?
Остановившись на крыльце, Миша огляделся. В уши долбил качественный американский рэпняк, по улице носился прохладный ветерок. В принципе, не так уж плохо всё, даже можно, в принципе, жить. Свежий ветер и чистое небо в Красноярске — это ли не чудо, аллилуйя? Где-то должен быть подвох. А, да, вот он.
Миша наморщил нос, когда его взгляд упал на лавочку у подъезда. На лавочке спал бомж в грязном тряпье неопределённого цвета и покроя. Как всегда в такие минуты, Миша сперва испытал острое чувство вины за своё объёмистое пузо (человек-то голодает!), а потом разозлился (да что ж такое, в центре города, с утра пораньше!) и гордо прошёл мимо.
Однако краем глаза он успел заметить, что бомж зашевелился. Заметил даже, что какой-то он маленький, этот бомж. Ребёнок, что ли? Или дистрофик? Ещё больной, поди, спидозник какой-нибудь, ну его на фиг... Ах ты ж, пакость, следом идёт! Говорит чего-то? Наверняка деньги клянчит, паскуда.
— Отвали, нет ничего, — огрызнулся Миша, не оборачиваясь, и воинственно поправил лямки рюкзака.
И тут его схватили за рюкзак. Нет, ну это уже наезд! Ладно, делаем рожу кирпичом. Главное — в зубы не бить. В торец двинуть разок — ему и хватит, там доходяга какой-то.
Сжав правую руку в кулак, Миша развернулся и... замер. Ударить не получилось. Правая рука медленно разжалась, потянулась к гарнитуре, нажала кнопку паузы и дёрнула провод, освобождая уши от «затычек».
— Э-э-э... Привет, — сказал Миша, чувствуя, как губы самопроизвольно растягиваются в улыбке.
Бомж оказался темноволосой девушкой. Да, она была одета не пойми как, сама чумазая, от неё пахло костром, но таких симпатичных мордашек Миша в реальности, кажется, никогда не видел. И эти ярко-фиолетовые глаза, будто подсвеченные изнутри. Нет, всё-таки есть разница между презренным бомжом и прекрасной дамой, оказавшейся в трудном положении.
Девушка улыбнулась в ответ на Мишину улыбку и заговорила, продемонстрировав ровные белые зубы. Интересно, сколько сотен тысяч стоит сегодня обладание такими зубами? Что бы ни говорили в рекламных роликах про зубные пасты и щётки, а по-настоящему белые зубы почему-то остаются только в тех самых роликах, да ещё у не самых бедных людей.
— А? — встрепенулся Миша, сообразив, что не понял ни слова из бурного монолога, произнесённого девушкой.
Она сказала ещё несколько слов, и Миша понял две вещи: 1) девушка точно говорит не по-русски; 2) кажется, и не по-английски. Других языков Миша не знал даже в первом приближении, поэтому мысленно с глубоким уважением навесил на красотку ярлык «загадочной».
Она вдруг замолчала, закатила глаза, будто вспоминая что-то, или безмолвно офигевая от Мишиной тупизны.
— Ди-ма, — услышал он внятно и по-русски. — Ди-ма! Дима!
Фиолетовые глаза смотрели с надеждой.
— Не! — Миша покачал головой. — Ноу. Нот Дима. Май нейм из Миша. Ми-ша!
Почему он перешёл на английский, Миша затруднился бы объяснить. Подсознательно казалось, что если он начнёт говорить на иностранном языке, то иностранке будет легче. По крайней мере, одинокой себя не будет чувствовать: он, Миша, вот, тоже мучается.
— Ми-ша? — повторила девушка, как будто узнав имя. — Миш-ка?
— Ну, можно и Мишка, — допустил Миша. — Меня, в принципе, как угодно можно. В смысле, тебе можно. То есть... А, забей!
Девушка забила своеобразно. Ещё когда она лежала на лавочке, Миша заприметил палку, торчащую у неё из-за спины. Теперь она взялась за неё рукой и вытянула самую настоящую катану. Или не катану, но меч. Изогнутый.
— Мишка, — повторила она.
— Ну да-а-а, — протянул Миша, оглядываясь; как назло, двор пуст, вообще ни души. — А это плохо?
Девушка ободряюще улыбнулась и коснулась лезвием Мишиного левого плеча.
— Мишка ко-со-ла-пий по льи-су идьйот, — медленно, старательно говорила она, перемещая лезвие с левого на правое плечо. — Шышкйи собйирайэт, пиесьиенкйи пой-йот...
Миша, как заворожённый, следил взглядом за танцем лезвия. В реальность происходящего уже не верилось от слова «совсем». Что за гротеск и артхаус?! Может, Дэвид Линч кино снимает? Да вроде камеры не видать. А может, красотка элементарно обдолбалась вусмерть?