Знаешь, сколько комментаторов разных соберётся, корреспондентов да дикторов всяких?! Потом тебя обязательно для газет сфотографируют, а то и для обложки журнала «Огонёк»! Тогда тоже разноцветным получишься.
– Ой, дед, дед! – радостно и почти неуверенно вскрикивал Герка. – Откуда ты всё это взял?
– Потом про тебя по радио передавать будут. Там, значит, всё с музыкой пойдет.
Тут Герка совсем уже не выдерживал и со слезами в голосе спрашивал:
– А ты не врёшь? Не сочиняешь? Не выдумываешь?
– Не вру, не сочиняю и не выдумываю, – с достоинством, но устало отвечал дед Игнатий Савельевич. – Потом тебя ещё кино снимать приедет.
– Ну… – Обессиленный волнением, Герка терял дар речи. – Ну… – И лишь через некоторое время, собрав силы, он умолял: – Дальше рассказывай, дальше!
Тогда дед Игнатий Савельевич медленно доставал кисет, ещё медленнее и очень долго искал по всем карманам аккуратно сложенную квадратиками бумагу, неторопливо отрывал листочек, старательно сгибал его, осторожно развязывал кисет, насыпал в бумажку табак, свертывал цигарку, завязывал кисет, по всем карманам медленно и долго; искал спички, закуривал и лишь тогда отвечал измученному ожиданием внуку:
– Ты, главное, ни о чем не беспокойся. Будущее твое прекрасно. – К удивлению Герки, он горестно вздыхал и продолжал почти угрожающим тоном: – Быть тебе, дорогой внучек, в областном краеведческом музее живым экспонатом.
– Когда, когда, дед?
– В своё время. Не торопись и меня не торопи. Считай, что ты уже кандидат в экспонаты.
Пожалуй, настало время сообщить вам, уважаемые читатели, следующее. Вот если смотреть на деда и внука издали, то сначала вполне можно принять внука за деда, а деда за внука, если только не обращать внимания на дедовы бороду и усы. Дед Игнатий Савельевич, скажу прямо, роста был маленького и всю жизнь из-за этого страшно переживал, особенно в молодости. Зато Герка вытянулся головы на полторы длиннее деда. Недаром тот любил повторять, что на таком богатыре, вроде его единственного внука, можно воду в двух бочках на одной телеге возить, а ему, деду, сидеть на передке и покрикивать: «Но, но, родимый! Но, но, единственный!»
К сожалению, на Герке не то что воду в двух бочках на одной телеге возить нельзя было, он из колодца-то всего шесть или семь раз за всю свою жизнь по полведра принёс!
И дело тут было не только во внуковой редкой лени, а в его наиредчайшей избалованности, о причинах которой я сообщу позднее. При своём довольно немалом росте Герка былхрупок, нежен и тонок, стыдно сказать, как девочка после длительной болезни. И таким он стал именно из-за того, что больше всего на свете любил ничего не делать. И богатырём он казался лишь деду, а в посёлке Герку дразнили Девчонкой без бантиков.
Давайте вернёмся, уважаемые читатели, к разговору деда с внуком, разговору, какие происходили не раз и не два, но всегда ничем определенным не заканчивались. На сей же раз Герка явственно чувствовал, что дед от слов намерен перейти к делу.
Но тот пока будто и забыл обо всем, покуривал себе в удовольствие, покрякивал, покряхтывал да покашливал, покручивал свои длинные усы да гладил широкую, почти до пояса бороду. Герка уже очень страдал, изнывая от нетерпения, просто не представляя, как продолжить разговор. И вдруг дед Игнатий Савельевич решительно произнёс:
– В баньке бы мне сегодня попариться. Веничек у меня припасен. Дровишки заготовлены. Осталось вот только водички наносить.
– Издеваешься ты надо мной! – в сердцах вырвалось у Герки. – То музей, то телевизор цветной, то радио, то кино, и вот на тебе – банька ему понадобилась! Ты скажи: будет мне музей или тебе банька будет? Разыгрываешь ты меня, что ли? Вреднющий ты, дед, все-таки!
– Ничего я тебя не разыгрываю, – строго, даже сурово отозвался дед Игнатий Савельевич и с достоинством продолжал: – Не вреднющий я нисколечко, а заботливый.