Нет, Семен Афанасьевич, я думаю, мы должны помнить простую вещь: если неудача - ищи причину в себе.
* * *
Ну что ж. Я искал. Мне казалось, ошибки не было в моем к нему отношении, кроме того злополучного "дурака", не было слова, сказанного зря, поступка, который мог его понапрасну оскорбить, задеть. Напротив, задевал и оскорблял он сам всех, походя, без разбору и без всякой видимой причины.
Казалось, его с колыбели обуял дух противоречия, и он поутру просыпается со словами "нет" на устах. "Нет!" - твердил он, не выслушав, не дослушав, не вслушавшись. "Нет!" - выражало его лицо и зеленые, прозрачные, как виноградины, глаза. "Нет, нет, нет!" -слышалось в каждом его ответе. Он всегда говорил так, словно ему перечили, не говорил - огрызался.
Однажды преподавательница русского языка Ольга Алексеевна вызвала Катаева отвечать заданное на дом. Он долго молчал, потом начал, немилосердно путаясь и спотыкаясь:
- "Как ныне сбирается вещий Олег... вещий Олег..."
Он так и не переполз с первой строчки на вторую, Ольга Алексеевна так и не добилась от него - куда же и зачем сбирался вещий Олег.
- Придется поставить тебе "плохо", - сказала она.
Прошло несколько дней. Ольга Алексеевна стала читать ребятам на память отрывок из "Записок охотника" - запнулась, поправилась, снова запнулась... И в тишине раздался голос Катаева:
- Придется поставить вам "плохо"!
- Выйди из класса, - сказала Ольга Алексеевна.
И он вышел, не упустив случая легонько хлопнуть дверью. В тот же вечер происшествие обсуждалось на нашем общем собрании.
- А что я такого сказал? - сверкая глазами, кричал Катаев. - Что я такого сказал? Если ученик забыл, так это плохо? А если она сама забыла, так это очень прекрасно?
- Пойми, - сказал Василий Борисович, - Ольга Алексеевна допоздна проверяла ваши тетради, пришла в класс с головной болью, ну и запамятовала ведь это не стихи, которые задано выучить. Как же ты смел так грубо сказать ей?
- Я не грубо сказал, я справедливо сказал! -снова взорвался Катаев.
Оля Борисова подняла руку:
- Дайте я скажу!
- Говори, - разрешил Король.
- Разве Катаев нагрубил один раз? Он всем грубит. Ему ничего нельзя сказать, он сразу кидается, как дикий зверь.
- Потому что я не трушу! Не подхалимничаю!
- А все остальные трусят? - с интересом спросил Митя. - И я трушу?
- Ты, может, не трусишь, а все - конечно... Если бы не трусили, так и отвечали бы по справедливости.
- Умный ты человек, а какой вздор несешь! - сказал Baсилий Борисович. Разве тут все оттого разговаривают друг с другом по-человечески, что один другого боится? А ты и правда отвечаешь так, будто вокруг тебя враги. Неужели ты не понимаешь, что сказал Ольге Алексеевне грубость?
- Не понимаю! - с вызовом ответил Николай.
- Как же мы постановим? - спросил Король.
Короткое молчание.
- Пускай попросит прощения у Ольги Алексеевны, - предложила Оля.
- Не буду я просить прощения!
Недаром говорили только Оля да Король, а остальные молчали. Их не задевало за живое, что Катаев нагрубил. Им было любопытно, и только. Вот нагрубил, а теперь не хочет прощения просить и, наверно, не попросит, вот молодец! Молчали, к моему огорчению, даже Витязь и Лида - питомцы и почитатели справедливого Казачка.
- Витязь, - сказал я, - Катаев в твоем отряде. Как ты думаешь, что нужно делать?
Я, видно, застал Гришу врасплох; он с интересом глядел на Николая, а не подумал, что и сам должен будет решать его судьбу. Он заерзал на стуле, вздохнул.
- Что ж... надо извиняться, - сказал он наконец.
- А ты что скажешь, Вася?
Коломыта пожал плечами - дескать, кто ж его знает...
- А ты, Лида? А ты, Степа?
- Это он сам пускай решает! - вспыхнув, ответила Лида.
А Искра, секунду подумав, спокойно сказал:
- Я бы, конечно, извинился.
Катаев сидел красный, насупленный.