— Я не должна плакать, — вновь и вновь повторяла Брюн. — Я Брюнхилд Шульц, я смелая, я все выдержу…
Чем, в конце концов, это отличается от замужества? Младших дочерей выдают замуж за тех, кого они в первый раз увидят только в день свадьбы — вот и ее забрали люди, которых она увидела впервые. И наверняка они будут делать с ней то, что мужу положено делать с женой. Воспитание девочек на хаомийском востоке было не настолько пуританским, как в центральных и северных округах, и Брюн даже знала, откуда появляются дети.
От отвращения ее передернуло. Брюн почувствовала, как к щекам прилила кровь: ей стало невероятно стыдно, до боли в груди. Она стала вещью, которую сперва проиграли, а теперь везут неизвестно куда, и она ничего не сможет с этим поделать.
— Ты спасла нас, — прозвучал в голове голос матери, наскоро поцеловавшей дочь в щеку. Сестры стояли на ступеньках и дружно рыдали, но Брюн понимала, что это всего лишь действия напоказ. Они-то все оставались дома…
Экипаж поехал быстрее, и в нем, кажется, стало светлее. Брюн выглянула в окно: лошади въезжали в широко распахнутые ворота, а прямо перед ними раскинулся самый настоящий дворец. Дорога, ведущая к нему, была ярко освещена новомодными электрическими фонарями, почти во всех высоких окнах здания горел свет, и Брюн на мгновение замерла от удивленного восторга. Здесь было красиво. Очень красиво.
Экипаж остановился у парадного подъезда, и вскоре Брюн услышала шаги и невольно съежилась, стараясь занимать как можно меньше места. Дверь экипажа открылась, и девушка увидела Эрика — он протянул ей руку и сказал:
— Добро пожаловать в Геренхаус, Брюн.
Рука была теплой, но прикосновение к ней пробудило в памяти сон о змее, и Брюн невольно поежилась. Эрик усмехнулся и мягко, но не оставляя возможности для сопротивления, повлек ее к дверям.
— Что вы собираетесь со мной делать? — негромко проговорила Брюн. Она всеми силами старалась скрывать свой страх, но он все равно пробивался в ее голосе, и Эрик это услышал.
— А что мужчина может делать с женщиной? — ответил он вопросом на вопрос, и, когда лицо Брюн снова вспыхнуло румянцем, примирительно произнес: — Не стоит так дрожать, ничего страшного с вами не случится.
— Я могу вам верить?
Эрик снова пожал плечами.
— Полагаю, у вас все равно нет выбора.
Они вошли в здание и около четверти часа шли по коридорам и лестницам, то выходя в просторные, богато украшенные и ярко освещенные залы, то минуя какие-то крошечные проходные комнатушки. Брюн пыталась запомнить дорогу, но после того, как они вошли в очередной зал с батальными полотнами на стенах, поняла, что не сможет покинуть это место без посторонней помощи.
Наконец, дорога закончилась: Эрик ввел Брюн в комнату, которая, судя по обстановке, служила одновременно кабинетом и спальней. Часть комнаты занимали большой книжный шкаф, доверху набитый разномастыми томами, и письменный стол, заваленный бумагами и какими-то коробками. Брюн скользнула испуганным взглядом по непонятным черным значкам на их боках и посмотрела туда, где белела заботливо разобранная слугами кровать.
Ей стало страшно до тошноты.
— Тут я и живу, — за ее спиной зашелестел темный шелк плаща: змея медленно двигалась к своей добыче. — И какое-то время будете жить вы.
— Какое-то время? — переспросила Брюн. Эрик обошел ее, сбросил плащ на ковер. Брюн увидела, что в этом человеке нет ничего змеиного: просто высокий мужчина, чуть полнее, чем принято у дворян Хаомы, имеющих привычку следить за модой.
— Змей, — прошептала Брюн. Эрик проследил за направлением ее взгляда — она смотрела на дверцу шкафа, украшенную золотым рисунком — и ответил:
— Когда-то, еще до появления людей, миром правил Великий Белый Змей. Мы, Эверхарты, его прямые потомки, в нас его сила и власть. А это наш фамильный герб. Нравится?
В дверь постучали, и в комнату вошел слуга с чемоданом Брюн. «Как странно, — подумала она, обернувшись на него, — вся моя жизнь, прошлая и будущая, уместилась в этот маленький чемоданчик».
Она закусила губу, чтоб не разрыдаться от обиды.
— Вещи миледи, господин Эрик, — подчеркнуто чопорно объяснил слуга. Эрик кивнул и, когда слуга вышел, указал на неприметную дверь в конце комнаты.
— Приведите себя в порядок, Брюн. Потом будем отдыхать с дороги, и я объясню вам ваше положение.
Брюн ожидала, что Эрик хотя бы отвернется из деликатности, когда она начнет искать вещи в чемодане, но, судя по всему, деликатность была несвойственна господину Эверхарту. Он подошел к столу и, открыв одну из коробок, принялся изучать ее содержимое, периодически бросая в сторону Брюн заинтересованные взгляды.
Так змея смотрит из травы на птичку или мышонка.
Матушка явно не задумалась о том, чтобы Брюн выглядела прилично. Всего два платья, одно совсем простенькое, почти затрапез. Хорошо хоть белья было в достатке! Разглядывая лежащее в чемодане, Брюн вдруг ощутила, как в ней растет дух сопротивления. Затрапез так затрапез.
За дверью, как и следовало ожидать, находилась ванная комната. Брюн быстро привела себя в порядок и переоделась, невольно радуясь тому, что на платье шнуровка впереди, и его можно надеть без помощи горничной. Она ведь пленница этих Белых змеев, а пленницам служанки не положены. Брюн посмотрела на себя в зеркало и удивилась тому, насколько изменилась за такой короткий срок. Выражение лица было чужим, синяки под глазами и глубокая складка на переносице делали ее намного старше. Младшая дочь семьи Шульц, которая год назад вышла в свет, бесследно исчезла, и Брюн не знала, как ей теперь быть с незнакомкой в зеркале.
Когда она вышла в комнату, то обнаружила, что на столе сервирован легкий ужин на одну персону. Брюн вспомнила, когда ела в последний раз, и у нее закружилась голова. Эрик, расположившийся в кресле, указал на стол и сказал:
— Приятного аппетита, Брюн. Угощайтесь.
Брюн не надо было приглашать дважды. Когда фаршированная куропатка с овощами исчезла, Эрик поднялся и, налив Брюн вина, сказал:
— Превосходный аппетит.
— Я же не знаю, когда мне дадут поесть в следующий раз, — парировала Брюн. Эрик вопросительно поднял правую бровь: похоже, он был удивлен.
— Вас никто не собирается морить голодом, — улыбнулся он. В другое время Брюн обязательно отметила бы, что у него очень обаятельная улыбка. Но не теперь.
— Я ваша пленница. Откуда мне знать, как вы обращаетесь с пленниками?
Улыбка угасла. На мгновение Брюн показалось, что сейчас Эрик ее ударит, и она невольно опустила руку на нож: маленький, из мягкого металла, таким и порезаться-то трудно. Разве она сумеет им защититься…
— Видит бог, Брюн, вы начинаете мне нравиться, — серьезно сказал Эрик. — Поймите для начала вот что. Вы в моей власти, но вы не моя рабыня.
Брюн почувствовала, как на глаза набегают слезы. Мягкие сумерки комнаты стали размазываться их влажной кистью.
— Я же не могу уйти домой, — прошептала Брюн. — Значит, я пленница и рабыня, как ни назови.
Эрик усмехнулся и протянул руку: Брюн послушно вышла из-за стола, и некоторое время они стояли рядом, держа друг друга за руку.
— Я артефактор, — сообщил Эрик. — Сейчас веду очень важную работу по заказу правительства Хаомы. Вы нужны для того, чтобы я проверил ряд ее положений на практике.
— Вот оно что, — промолвила Брюн и вдруг обнаружила, что ее свободная рука возится со шнуровкой платья. Это было странное, чуждое ощущение: Брюн будто бы смотрела на себя со стороны и видела, как девушка с кудрявыми каштановыми волосами дергает шнурки, ленты и крючки. Эрик пристально смотрел на нее, и его глаза остро поблескивали из-за очков.
Платье с легким шелестом упало на пол. Брюн перешагнула через него и встала рядом с Эриком. Тот одобрительно кивнул и произнес:
— Очень хорошо. Все-таки кровь имеет значение. Теперь вот что…
Брюн с прежней покорностью приблизилась к столу и взяла тот самый нож, которым несколько минут назад планировала защищаться от Эрика. Что-то внутри нее захлебывалось от страха и умоляло бежать и спасаться, но Брюн чувствовала только вязкое равнодушие, ничего больше. Лезвие легло на запястье и скользнуло по коже — розовый след неглубокого пореза начал саднить и наполняться кровавыми каплями, и Брюн наконец-то ощутила новое чувство, тихую слабость. Когда она начала заваливаться на ковер, Эрик подхватил ее, и вскоре они уже сидели на кровати. Сквозь окутавший Брюн туман пробилась мысль о том, что это хоть какая-то опора.