Достаю из рюкзака верёвку и обматываю вокруг Женькиной талии, потом цепляю карабин за свой пояс.
— Не рыпаться! — командую я.
Всё-таки, в отличие от брата, я здесь свой человек. Но даже на это не стоит полагаться. Аномалка порой и схитрить может. Смотря в каком настроении её застать.
Нас подхватывает плавное течение ветра, и мы скользим вперёд, тропинка расширяется, разветвляется, переходя в асфальтовую дорожку. Появляются первые горбуны, обвешенные сувенирными брелками, магнитами, открытками и прочими безделушками. Эти охотники за туристами ошиваются здесь круглыми сутками, мельтешат под ногами и заискивающе поглядывают на тебя, надеясь заманить своим товаром.
Стараюсь не смотреть в их сторону — ведь иногда это может стоить жизни — и держу путь прямо. Но тут верёвка натягивается, и мне приходится остановиться.
— Ну что ты там застыл? — спрашиваю я Женьку и поворачиваюсь.
Брат завис над одним горбуном, глазея на янтарные капли с крошечными человечками: может, какие феи или другие представители древесных рас, имевшие несчастье угодить в смоляной капкан. Резко тяну за верёвку, Женька ойкает.
— Давай купим что-нибудь, — шёпотом говорит он, отходя от горбуна. — Сувенир мамке привезём.
— Да ты свихнулся, — отвечаю я и стучу по голове, — у них бешеные наценки. К тому же, знал бы ты, каким способом добыто это добро.
Это сейчас горбуны улыбаются и раскланиваются, но стоит какой-нибудь вещице привлечь их внимание, как они оборачиваются самыми безжалостными хищниками.
— На обратном пути будем держать ухо востро, — предупреждаю я Женьку, и он с серьёзным видом кивает.
До Авалона остаётся совсем немного — на перекрёстке нам нужно поймать момент и лихо повернуть налево. За спиной опять копошение.
— Аланка, — тихо зовёт меня брат.
— Чего ещё? — раздражённо спрашиваю я.
— А этому что от меня надо?
Оглядываюсь через плечо: за Женькой увязался длинноухий горбун с бородавками по всему лицу. Тычет в брата пальцем и похихикивает.
— Отстань, слышь! — говорит Женька, отмахиваясь от торгаша.
— Не слышит, — отвечаю я, — они вроде как глухонемые.
Но вот не нравится мне азарт в глазах этого горбуна. Он определённо что-то замышляет. Я ускоряю шаг, брат переходит на семимильные, обгоняя меня. Следом семенит шельмоватый горбун. Будь он неладен!
— Да стой же ты, — одёргиваю Женьку — так и поворот пролетим.
Горбун тормозит, осклабив редкие, острые зубы, и как гиена смотрит брату на ноги. По подбородку стекает мутная слюна, капая на пыльный асфальт. Укусит тебя такой урод, точно заразу какую занесёт. Проверено. А инъекции от бешенства как назло остались дома в холодильнике. Ну в самом деле, хуже первоклассницы!
— Жень, отдай ему кеды, — говорю я, надеясь обойтись малыми потерями.
— Что? — разевает рот братишка.
— Кеды снимай! — рявкаю я, когда зрачки горбуна предательски расширяются.
Успеваю схватить любителя наживы за уши и оттянуть от Женьки, сделав их миллиметров на пять длиннее. Брат кричит, наспех развязывает лимонные шнурки и кидает ботинки горбуну в морду. Ветер замирает. Штиль. Торгаш довольно хрюкает, обнюхивая кеды, на лице Женьки — гримаса отвращения. Меня саму слегка подташнивает. Выпускаю из рук чужие уши, вспоминаю, взяла ли с собой антбактериальный спрей. Горбун швыряет Женьке круглый предмет — небольшой магнитик с движущейся картинкой. Видимо, сделка удалась.
Течение ветра выходит из состояния покоя, ускоряется, набирая обороты. Ловлю брата за руку, держимся левее — поворот совсем близко. С асфальта поднимается серый вихрь вперемешку с осенними листьями, хотя в Аномалке ничего не растёт, как и нет смены времён года. Кровь гулко стучит в ушах, холодная волна тревоги опускается от груди ниже, к животу, омывает пятки. А вдруг упустим поворот? Улетим чёрт знает куда? «Выкарабкаемся!» — ободряюще восклицает внутренний голос.
Перед глазами проскальзывают ноги Женьки, в дурацких полосатых носках, брата тащит вперёд, наверх. Он и меня утягивает за собой. Наверное, он сейчас орёт как сумасшедший, но я его не слышу. Ветер поднялся нешуточный. Вижу в стороне спасительные синие огоньки и, вытянув руку, хватаюсь за деревянный столб. Обнимаю его второй рукой. На табличке мигают буквы: «Авалон». Нужно лишь повернуть, хоть на секунду выбиться из течения. Времени на раздумья нет, я не настолько сильная, чтобы мотаться здесь флагом, сколько пожелаю. Но всего чуточку поднапрячься, пошевелиться. Я смогу!
Нога попадает в воздушную яму. Ага, лазейка! Слегка перемещаю вес и вырываюсь из власти потока. Отпускаю столб и тяну за верёвку, вытаскивая Женьку на другой план. Мы кубарем катимся по траве. Спасены.
Несколько часов мы плетёмся вдоль ручья, по другую сторону темнеют кроны деревьев. Энтузиазм постепенно выветривается из Женькиного молодого организма.
— Чего раскис? — спрашиваю я с улыбкой.
Чувствует он себя, должно быть, ещё хуже, чем я, при его-то неприспособленности. На одном желании далеко не уедешь, тут и подготовка нужна. Тело моё ноет после «мягкого» приземления, хочется пить — правда, в ручей лучше не соваться.
— Как-то по-другому я себе всё представлял, цивилизованнее что ли, — отвечает брат, глядя на грязные носки.
— Ничего, погоди, будет тебе цивилизация, — подмигиваю я.
Брат достаёт из кармана магнитик, подаренный горбуном. Усмехается.
— А сувенир всё-таки ухватил, — говорит Женька.
Вот над кустами мохнатого можжевельника появляется поросшая оранжевой травой крыша. Первый приют для путешественников. Толкаю Женьку в бок, он вскидывает голову и расплывается в улыбке.
— Идём, перекусим и узнаем, как добыть то, что мне надо.
— То есть, ты этого даже не знаешь? — ползут вверх Женькины брови. — Мне казалось, ты всегда всё знаешь.
— Дело вовсе не в знании, — отвечаю я, — скорее в решительности.
Внутри дома, сложенного из камня разной формы и расцветки горит медовый свет, падая на зелёную обивку кресел, на зеркальную поверхность лакированных дубовых столов и хрустальные кружки и кубки.
— Уютненько, — говорит брат, когда я подвожу его к овальной кушетке, на которой расположилась бабуля Лиса.
Хозяйка паба как всегда занята делом: сегодня она приклеивает на паутинку стеклянные глазки к маленьким, с ладошку, войлочным игрушкам. Рыжие волосы с яркими седыми прожилками собраны на макушке, расходясь на два пучка, похожих на мотки пряжи.
— Доброго вечера, бабуля, — подаю я голос. Но, конечно же, старушка знала о моём появлении задолго до нашего прихода. Лес только кажется молчаливым и неживым, но под каждой корягой кто-нибудь да копошится.
— И тебе, Алана. — Бабуля плюёт на паутинку и прикрепляет к бурой кошачьей мордочке глаз-бусинку. — Давно в наши края не захаживала. Видать, что срочное?
— Да всё вы, бабуля, виноваты, — говорю я, присаживаясь на табурет и поднимая из гигантской корзинки войлочную зверушку: до неприличия милого медвежонка. Очень он уж смахивает на моего Михаила. — Подсунули мне ту открытку, так вот я за этими фиалками и примчалась. Где они растут, не подскажете?
Бабуля лукаво улыбается, посматривая на меня поверх круглых янтарных очков, которые по-домашнему устроились у неё на носу.
— А, звёзды Авалона, — кивает она. — Чего же не подсказать.
Старушка Лиса выжидательно смотрит на меня. Без подарков не обойтись. Тянусь к рюкзаку и краем глаза замечаю Женьку, который уже сидит в компании бородатых лепреконов и жует клевер. Есть у меня с собой презент для бабули — сверкающий флакончик «Версаче». Достаю духи, и пузырёк мигом оказывается в мягких руках хозяйки паба. По воздуху разносится утончённый аромат, старуха восторженно ахает.
— Дивно, дивно! — приговаривает она и пальцем подманивает меня придвинуться ближе. — Звёзды Авалона, значит. Их пруд не пруди на Фиалковых Полях. С тех пор как упали с небес, так и лежат там.
— И где это? — шёпотом спрашиваю я, будто бабуля собирается открыть мне небывалую тайну.