Ключи от рая - Борисова Виктория Александровна

Annotation

Эта книга — история неудавшегося самоубийства пятерых молодых людей, которых толкнули на этот шаг самые разные причины… Но вместе с тем это попытка ответить на вопрос — принадлежит ли человеку его жизнь? Вправе ли он распоряжаться ею по собственному усмотрению? Или есть силы гораздо более могущественные, и с ними не стоит спорить?

Виктория Борисова

ПРОЛОГ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 6

Глава 7

Глава 8

ЧАСТЬ 3

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Виктория Борисова

Ключи от рая

Все на свете творится милостью Божьей да глупостью человеческой. Пословица

ПРОЛОГ

В начале октября иногда бывают такие дни, когда солнце, будто спохватываясь, выглядывает в небе и пытается согреть землю последним теплом перед долгой зимой. Воздух прохладен и чист, листва еще опадает с деревьев, ложась под ноги прохожим золотисто-багровым ковром, шуршащим при каждом шаге. На фоне ярко-синего неба редкие и легкие белые облачка выглядят словно небрежные мазки кистью художника на картине.

Прелесть прощальной красоты природы кажется особенно щемящей и трогательной, словно последний привет от любимых и любящих перед долгой разлукой. В небе летит пятипалый кленовый лист и машет, словно растопыренная ладонь. Совсем скоро наступит сырое и слякотное время, но пока солнце заглядывает в каждый дом, чтобы прикоснуться, погладить, обнять… И тихо-тихо шепнуть на ухо весть о том, что ничто не вечно, за зимой непременно наступит весна, а за расставанием — новая встреча.

Стандартная московская квартира в старом кирпичном доме на окраине выглядела просторной и светлой. Белые стены, ламинат на полу, письменный стол и удобная кровать с ортопедическим матрацем — все наилучшим образом организовано для работы и отдыха. Даже книги на простых деревянных стеллажах выстроены в ряд по алфавиту! Видно, что хозяин привык к порядку и каждая вещь знает свое место.

Правда, женского присутствия в этом доме не чувствуется вовсе. Ни тебе подушечек и рюшечек, ни кокетливых занавесок, ни фотографий в рамочках, ни картин на стенах — все очень строго и даже аскетично. Похоже не то на рабочий кабинет, не то на келью монаха-отшельника, — впрочем, довольно комфортабельную. Впечатление нарушает лишь огромная, чуть ли не в полстены, панель плазменного телевизора да еще странные приспособления повсюду — какие-то ручки, подъемники, блоки…

Высокий, очень худой молодой мужчина в инвалидной коляске склонился над письменным столом. Лицо его сосредоточенно, словно он обдумывает нечто очень важное, густые брови сошлись над переносицей. Перед ним раскрыта толстая тетрадь, и строчки бегут по белому листу, словно рука не поспевает за мыслью. Почерк неровный, почти нечитаемый, похожий на кардиограмму, и кажется, что на бумаге отражается биение сердца.

«Сегодня я жду гостей. В моей теперешней жизни это бывает редко, и я очень волнуюсь. В последние годы я общался с людьми лишь в силу необходимости и, не буду скрывать, не чувствовал ни малейшего желания. Когда-то давно я читал о башне из слоновой кости, куда удалялись ученые и мудрецы, чтобы земная суета не отвлекала их от мыслей о вечном. Помнится, еще и завидовал, глупый!

Есть определенная ирония судьбы в том, что моя квартира, где я родился и прожил всю жизнь, стала такой же башней для меня. Теперь, когда каждый выход из дома стал настоящим приключением, тяжелым и небезопасным путешествием, я превратился в отшельника. Даже ненадолго покидая свое убежище, я чувствую себя очень уязвимым, словно улитка, лишенная раковины, или черепаха, потерявшая панцирь. Иногда мне кажется, что виной тому не только физическое увечье, хотя и оно доставляет множество мелких, но унизительных неприятностей. Чего стоят одни лестницы или бордюры на тротуарах! Любой здоровый человек (такой, каким я сам был всего несколько лет назад) легко преодолевает их, даже не замечая на своем пути, а для меня они становятся непреодолимой преградой.

Но еще больше угнетает другое. Сам процесс общения с людьми тяготит безмерно! Любое слово, жест или взгляд ранит меня, и, наверное, сам я стал похож на рака-отшельника, прячущего свое тело в тяжелой раковине. Лишь возвращаясь под защиту знакомых стен, я испытываю облегчение. Здесь я — дома и я — один.

Но сегодня случай особый. Те, кто соберется у меня, очень много значат в моей жизни, — наверное, даже больше, чем самые близкие кровные родственники. Я от души надеюсь, что они придут. Не все, правда, — одного из нас уже нет в живых, но меня не оставляет странное чувство, что сейчас он будет незримо присутствовать среди нас… И мы снова будем вместе, как и в тот день, что перевернул нашу жизнь, разделив ее на “тогда” и “теперь”. Все мы оказались на краю гибели, всего лишь в одном шаге от небытия… И, что самое страшное, совершили это по собственной воле.

Теперь я с ужасом думаю: а что, если бы все удалось? И этот день действительно стал бы последним для меня и моих товарищей по несчастью? Теперь, став старше, чувствую, что безмерно виноват перед ними. Вполне возможно, я подтолкнул их к тому, чтобы пойти на этот роковой шаг. Недаром же сказано в Библии: “Кто соблазнит одного из малых сих…”

И потому теперь, когда моя жизнь действительно близится к концу, я снова хочу увидеться с ними, а главное — попросить прощения. Кто знает, сколько мне осталось еще? Это даже странно, что я жив до сих пор. Срок, что отмерили мне врачи, давным-давно истек. Смерти я не боюсь (мне ли бояться ее!), но, боже мой, как хочется жить… Несколько лет назад я сам бы не поверил, что у человека, запертого в четырех стенах и прикованного к инвалидной коляске, может быть столько планов, надежд, и — горечи за то, что многим из них не дано будет осуществиться.

Я не ропщу, нет. Знаю, должен быть благодарен Богу и судьбе за то, что Он дал мне прожить эти годы, за все, что я успел сделать, понять и осмыслить, а главное — что остановился на самом краю и все-таки не совершил страшного греха по своей юношеской глупости и гордыне.

С тех пор прошло ровно тринадцать лет. Помнится, и день был такой же — ясный, солнечный, прохладный, из тех, что называют “золотой осенью”.

Все как тогда. Все повторяется».

* * *

В парке у пруда парочки прогуливаются по дорожкам, дети кормят уток, а те доверчиво подплывают к самому берегу и чуть ли не из рук выхватывают угощение. Старые развесистые ивы склоняют ветки к самой воде, а чуть дальше гордо возвышаются липы, посаженные чуть ли не в екатерининские времена.

Молодая женщина с коляской устроилась на лавочке под старым раскидистым деревом. Одета она очень просто — в джинсы, майку и легкую курточку-ветровку, на лице ни грамма косметики, светлые волосы небрежно собраны в хвостик на затылке… Ее чуть полноватая фигура и простое русское лицо с широко распахнутыми глазами, мягкими губами и округлостью щек не вписываются в стандарты красоты, растиражированные глянцевыми журналами, но во всем облике, в каждом движении и взгляде светятся тихая женственность и нежность, делающие ее похожей на Мадонну с картин старых мастеров.

Под кружевным одеяльцем чуть посапывает сладко спящее крохотное чудо… Мама одной рукой покачивает коляску и одновременно читает роман в чуть обтрепавшемся бумажном переплете. Если приглядеться, можно различить на обложке силуэты мужчины и женщины, слившиеся в страстном объятии.