Пока я решала эту задачу, мы наконец добрались до машины. Я наивно думала, что у графа обязательно должен быть лимузин или, на худой конец, нечто представительского класса, но Бобан подкатил мои чемоданы к огромному темно-зеленому джипу вполне армейского вида.
— Land Rover Defender, — гордо пояснил он, заметив мое удивление. — На таком ездит сама королева Елизавета.
Я глупо заморгала. Ей же девяносто лет! Она, конечно, еще молодцом, но не до такой же степени. Однако Бобан, важно напыжившись, подтвердил: да, до сих пор ездит. Причем без водительских прав. Монарх как никак!
Погрузив чемоданы, он открыл передо мной заднюю правую дверцу, а сам сел с той же стороны спереди. Я снова глупо заморгала, но вовремя вспомнила, что водитель в Англии сидит справа. Конечно, я об этом знала и в кино видела, но поскольку до сих пор в странах с левосторонним движением не бывала и сама на машинах с правым рулем не ездила, это был какой-никакой, а разрыв шаблона.
========================================
Мы выехали с парковки и, попетляв немного по развязкам, выбрались на скоростное шоссе. Старательно подбирая слова, я спросила Бобана, как он попал в Англию, но не прошло и минуты, как мне пришлось горько об этом пожалеть. Ящик Пандоры, джинн из бутылки, разбуженное лихо, которое спало тихо, — вот что такое был Бобан, получивший законный повод говорить. Вместо ответа на вопрос я получила развернутый монолог, который вынес мне мозг минимум на половину объема.
Выдирая по крупицам знакомые слова, я разобрала, что он окончил университет в Белграде, немного поработал преподавателем английского и французского и решил податься в Англию, куда уже переехали его родственники. Подходящей работы по специальности не нашел и устроился шофером к старому графу Скайворту, от которого по наследству достался Люськиному Питеру.
Я перебралась на левую сторону, чтобы смотреть в окно на пейзаж, а не на встречный поток машин. Покосившись на меня через плечо, Бобан разглядел на моей физиономии глубокое страдание и напряженную умственную деятельность. Это заставило его поинтересоваться, не говорю ли я еще на каком-нибудь иностранном языке. Я робко призналась, что изучала французский, и тут же пожалела — по-французски Бобан трещал еще быстрее и еще менее понятно. Похоже, говорить медленно он вообще не мог. Мое скорбное ответное молчание заставило его вспомнить, что он немного знает русский. Я было обрадовалась, но в итоге оказалось, что его русский хуже, чем мои английский и французский вместе взятые. Поэтому Бобан продолжил свой монолог на английском.
Похоже, заткнуть этот фонтан можно было только грубой силой. И ведь дернуло же меня продемонстрировать хоть какое-то убогое знание английского. Надо было сделать вид, что не понимаю ни слова. Или что общаться с прислугой — ниже моего достоинства. Испугалась, что будет некомфортно в тишине? Вот и получай, фашист, гранату!
Я чуть не сказала, что хочу спать, но показалось, что это прозвучит невежливо — почти как «блин, да заткнись ты уже!». Как выразиться поизящнее, сообразить не смогла, поэтому просто закрыла глаза и сделала вид, что клюю носом. Выглядело, конечно, не очень элегантно, но прием сработал — Бобан хоть и не сразу, но замолчал.
Время от времени я осторожно приоткрывала глаза и косилась по сторонам — а вдруг проезжаем мимо чего-то интересного. Но увы, на десятки километров или миль за окнами простирался пейзаж, по унылости мало чем отличающийся от лунного. Нет, он был, конечно, поживее — поля, перелески, деревенские домики вдалеке, но такой однообразный, что вызывал почти физический дискомфорт. К тому же погода… Возможно, по английским меркам, это был вполне погожий денек — ни дождя, ни тумана, подумаешь, сплошная облачность, сыро и холодно. Но даже после не менее сырого и мрачного Петербурга мне было неуютно. А может, я просто чувствовала себя не в своей тарелке и поэтому придиралась ко всему вокруг.
Я вспомнила о припрятанном в сумке шоколадном батончике — но если «проснуться» и вытащить его, Бобан, во-первых, сразу же начнет трещать с удвоенной силой, а во-вторых, решит, что я проголодалась, и остановится в какой-нибудь придорожной едальне. Так вот, чтобы не думать о батончике, я принялась систематизировать все скудные сведения о предках Люськиного мужа, которые получила от нее или по крохам натащила из интернета.
Самое первое графство Скайворт было креацией довольно захудалой, созданной буквально на пустом месте. Ничего удивительного, что и сам титул оказался невезучим. Впервые его получил в конце XII века один из рыцарей короля Ричарда Львиное Сердце — официально за отвагу при штурме Акры [7], а по слухам — за оказание неких конфиденциальных услуг по устранению неугодных лиц. Но уже второй граф умер бездетным, и титул остался невостребованным. На протяжении следующих трех столетий его воссоздавали дважды, оба раза для незнатных дворян за военные заслуги. И каждый раз через два-три поколения графский род иссякал. В четвертый — и последний — раз титул графа Скайворта был восстановлен при Тюдорах, его также получил незнатный рыцарь, проявивший чрезвычайную злобность и жестокость при подавлении очередного крестьянского бунта.
Как и три предыдущих, четвертая креация Скайвортов ничем особенным себя не прославила. В любом классе есть такой тихий, скромный ученик, который перебивается с тройки на четверку, никогда не безобразничает, ни в чем не участвует, ни с кем не дружит и не враждует. Учителям он удобен, одноклассники его не замечают, и уже через год после выпуска, услышав фамилию, никто не может вспомнить, кто же это такой. Именно такими были Скайворты. И хотя среди них числились парочка генералов, архиепископ и даже один министр, никому, кроме редких историков, их имена ни о чем не говорили.
Несмотря на то, что титул оставался в семье с XVI века, прямая линия наследования от отца к старшему сыну за четыре с лишним столетия прерывалась целых пять раз, переходя к младшим ветвям рода. Обычное дело для англичан, когда вчерашний нищий студент, только что поедавший с газеты рыбу с картошкой, внезапно становится пэром. Именно такая метаморфоза произошла с Люськиным мужем. Правда, рыбу с газеты он не ел, поскольку на момент смерти своего дядюшки не только успел стать вполне преуспевающим юристом, но и был избран в Палату общин от партии консерваторов. Тем не менее, ничего особо аристократического ему не светило даже в самых смелых мечтах.
Скайворты обитали рядом с одноименной деревушкой в Линкольншире, в замке Скайхилл, построенном третьими графами при Эдуарде IV. Вообще-то изначально правильным графам полагалось управлять графствами. Однако через некоторое время графств уже стало не хватать, поэтому новым пэрам титул присваивали по фамилии (но это было не всегда удобно), по месту обитания или по названию пожалованных земель. Таким вот фиктивным карликовым графством внутри настоящего большого оказались и крошечные владения Скайвортов. Это потом уже они прикупили окрестные территории и стали вполне приличными землевладельцами. Кстати, у предыдущих графов были и другие дома, поэтому в Скайворте они не жили.
Первый деревянный Скайхилл [8], стоявший на небольшом пригорке, который только сильно воспаленное воображение могло назвать «небесным холмом», сгорел от удара молнии в промежутке между третьими и четвертыми графами. Выморочное имущество, бесхозное и необитаемое, выгорело дотла. Четвертым Скайвортам, получившим титул и землю, пришлось строить на пепелище новое родовое гнездо.
Похоже, подавление крестьянских восстаний при Тюдорах оплачивалось щедро, потому что дворец новоиспеченный граф отгрохал всем на зависть. Впрочем, завистью, судя по всему, больше всех страдал он сам. Я не нашла в интернете изображений замка до его перестройки в конце XVII века, но в одном обзоре поздней английской готики Скайхилл упоминался как бледное подражание знаменитому Хэмптон-корту [9]. Ну, и поменьше, разумеется.