Дом штабс-капитана расположился в самом живописном месте, которое можно было здесь представить, вписавшись в виде буквы "П" между прудом и садом. Широкой фронтальной частью он смотрел на дорогу; но не гордо, выпячивая благородные архитектурные линии, а стыдливо прикрывая массивным козырьком скромное крыльцо без всяких античных колонн и лепнины. Две пристройки по бокам как вытянувшаяся вперёд кавалерия прикрывали основное здание с флангов. Правый флигель, судя по свежим венцам недавно достроенный, подбирался впритык к раскидистой иве с беседкой. Левый же, беспросветно уходил в яблоневый сад, отчего был мне особо не виден. Двор между садом и ивой пестрел вытоптанной и подъеденной плешью зелёного газона, который образовался сам по себе и ни разу не подвергался скашиванию. Возле дерева суетилась домашняя птица, и как стало видно позднее, привлекал её искусственный пруд. Там же стояла повозка с внушительной бочкой, из которой кто-то вычерпывал воду. В общем, скромненько и, судя по всему, по имеющимся средствам. То есть приёмов с балами здесь отродясь не было и не будет. Выждав некоторое время, которое наверняка потребовалось хозяевам для каких-нибудь приготовлений, переодеться, к примеру, я подъехал к крыльцу.
— Позвольте, Генрих Вальдемарович это я. А это моя супруга, Наталия Августовна и мутер… — с трудом сдерживая подёргивание пышных усов, — Елизавета Петровна. Извините, я не расслышал, вы откуда?
— Из Калькутты, — чуть повышая голос, повторил я.
— Это я понял, что из Какуты, — с прищуром посмотрел на меня штабс-капитан. — Где это?
— Шесть тысяч вёрст на юго-восток. Индия.
— Ого! — раздалось со стороны женского коллектива.
— Ааа… далековато. Как там персы, шалят? Вот и я так же считаю, давить их надо было, под Ереванем, давить. Эх, нет уже тех богатырей… Да что это я, проходите в дом, небось устали с дороги?
Приняли меня в достаточно просторном зале, где к удивлению присутствовали матерчатая обивка на стенах (кабы не шёлковая), дорогие ковры и весьма изысканная мебель. Да что говорить, здесь стоял даже клавесин. Видя моё удивление, Наталия Августовна не преминула похвастать:
— Генрих Вальдемарович из Измаила привёз.
Теперь-то всё стало на свои места. Богатое внутреннее убранство — трофеи. Сколько там из крепости вывезли? Десять миллионов пиастров только монетой, а иных ценностей… Между тем, я мог вдоволь насмотреться на ветерана турецкой войны. Его телесная крепость, атлетические пропорции сильной фигуры и впечатление спокойного равновесия и уверенности, с какой он занимал своё место среди людей, ни как не вязалась с тем простаком, коим он предстал в начале знакомства. Казалось, он чувствует себя в жизни так же свободно и устойчиво, как ступает по ковру своими большими башмаками с серебряными пряжками, блестящими из-под полотняных гетр. Лицо его было внушительным и узнаваемым, я бы сравнил с орлиным профилем одного из рисунков Джованнантонио Досио — такие лица обычно называют римскими — отягощённое дряблой пухлостью, которой живописцы и скульпторы всех школ неизменно наделяли римских кесарей, стараясь придать им величие или хотя бы как-то соответствовать описаниям Светония.
За этими рассуждениями я прозевал часть сказанной фразы и уловил лишь последние слова:
— Я лично Максудку полонил, да за шкуру к Борис Петровичу, царство ему небесное, прямо под ноги приволок.
После этого спича звук "ого" чуть не вырвался уже из меня. Пастушонок рассказал, что барин много воевал, но такие подробности… Ведь если Генрих Вальдемарович служил у Ласси, которого он по-приятельски назвал по имени отчеству, то после событий у Бахчисарайского госпиталя его гренадёры татар в плен не брали. Так что вполне мог чингизида МаксудаГирея и за шкуру и за другое место потаскать. Молодец капитан, наш человек.
— Позвольте пожать руку герою!
— Да что вы, какой герой. Эх, — отпуская мою руку, — Петя, Станислав… вот герои. Погодите, я сейчас покажу вам свою коллекцию пистолей. Вы любите оружие?
— Как и любой мужчина, — сразу ответил я. — С моим образом жизни, сами понимаете, без него никуда.
— Тогда оставим женщин с их стряпнёй и идёмте за мной, — произнёс штабс-капитан, приглашая взмахом руки следовать за ним. — У нас ещё целый час до обеда.
— Генрих Вальдемарович, — взмолился я, — погодите. Экипаж, кони.
— Неужто мы без понятия? — с удивлением в голосе, произнёс хозяин. — Стёпка всё сделает. Распряжёт, оботрёт, напоит.
— У меня ещё кот со щенком в корзинах, — напомнил я.
— Присмотрит и за ними, не переживайте. Так по какому вопросу вы меня искали? — дойдя до кабинета, поинтересовался штабс-капитан.
— В том то и дело Генрих Вальдемарович, — с грустью в голосе произнёс я, — вопросов у меня слишком много.
— А давайте их излагать по порядку, — дружелюбно произнёс хозяин дома. — Располагайтесь в кресле, а я тут, у столика присяду.
— Воля ваша, извольте. — Собравшись с мыслями и, выдержав некую паузу, я принялся рассказывать. — Так сложились звёзды, что с отрочества мне пришлось путешествовать по разным странам: Скандинавия, Английские острова, Испания, Африка, пересекал океаны, был даже в Америках. Сначала с дядей, а уж потом и самостоятельно. Много где побывал, много что повидал. В каких-то местах приходилось задержаться, и они почти становились моей родиной; а какие-то даже не оставили воспоминаний. Мне нравилось смотреть на свет божий и искать своё предназначение в нём, но рано или поздно приходится возвращаться к истокам. В общем, два месяца назад меня настигло письмо, заставившее прекратить свои путешествия и прибыть сюда. Я ещё неважно ориентируюсь здесь, но точно уверен, что где-то рядом располагается именье Борисовых, и мне нужно как можно скорее туда попасть, дабы предотвратить несчастье. А так, как мне подсказали, кто в этих краях пользуется непререкаемым авторитетом, то сразу обратился к Вам.
— Так-с, так это ж мои соседи, а кем вы приходились покойному Леонтию Андреевичу? — вставая со стула и направляясь к секретеру, произнёс капитан.
— Насколько я помню, племянником. Только Леонтию Николаевичу, — строго произнёс я. — Про Леонтия Андреевича я не слышал.
— Да, да. Оговорился, простите, — извинился Генрих Вальдемарович, и словно ничего не произошло, продолжил:
— А что за несчастье?
— Я бы не хотел обсуждать это. Вопрос касается чести, и это наше семейное дело.
— Конечно, ваше право. Простите старика за бестактность. Вернёмся к началу, чем могу быть полезен?
— Вчера ночью, — стал излагать свою просьбу, — я потерял одного человека, моего слугу. Мне очень бы хотелось его найти, а так же то, что исчезло вместе с ним.
— Так вот почему вы один! Вот же мерзавец, ах, негодяй. А что он похитил, деньги, наверное?
— Да, в портмоне лежали какие-то деньги. Английские фунты, ассигнации, но немного, около сотни. Я не особо доверяю бумажным билетам. Важно другое: там были мои и дядины документы, и Смит их подло украл. Всё, что у меня осталось, так это пара рекомендательных писем да несчастная купчая, из-за которой я здесь.
— Какая купчая? — заинтересовался Есипович.
— Вот эта, — сказал я, протягивая листок. — Генрих Вальдемарович, вы сможете мне помочь в поисках?
— Да уж, горе так горе. — Хозяин кабинета повернулся к окошку, и встал ближе к свету, рассматривая документ. — Не приходит беда одна, — с горечью произнёс он. — Конечно, узнать про такое… сердце у Леонтия не выдержало. Ну, Сашка, едрить тебя. Ну, Сашка! Говорил же, предупреждал! Что с матерью то будет? Аспид! Послушайте меня внимательно и говорите только правду. — И куда подевался добродушный старичок? — Это вы выиграли в карты у Сашки именье?
— Я его выкупил. И не у Сашки, а у того человека, который написал мне письмо. Генрих Вальдемарович, так вы поможете?