Приятель Ратибора играл в Сорвиголову. Вообще-то забава для простолюдинов, но никто не удивлялся, когда на поле появлялись всадники, курсанты, жрецы или даже княжич. Правила несложные. Два кольца. У каждого — по команде. На поле выпускают мутанта, арестованного за нарушение границы. Вооружённые кнутами игроки принимаются гонять нелюдя по полю. Шум, гам, суматоха. Мутант вопит от боли, игроки рычат от азарта, зрители в экстазе. Всенародный праздник. Потом кто-либо особо лихой перешибёт кнутовищем хилую шею — начинается второй тайм, пока огромная голова не залетит в одно из колец. Команду-победительницу простолюдины готовы на руках носить до следующего матча. Вот и честолюбивый Крон решил попытать счастья.
Ратибору сия потеха не особо нравилась — многолюдно, шумно, однообразно. Но тут, как говорится, дело вкуса. Да и не ему, грешащему стишками и до неприличия любознательному судить о настоящей мужской игре. Но вот Сиггурд…
Когда сияющий Крон в сопровождении восторженно орущей толпы явился в казарму, северянин словно белены объелся. Размахивая пудовыми кулаками и плюясь бранью, он набросился на незадачливого победителя. Удары сыпались подобно молниям разгневанного Калаша. Сиггурд вдруг начал кричать о гуманизме и терпимости. Курсанты приняли незнакомые слова за изощрённые проклятия. Только не Ратибор. Юноша сразу почувствовал сладковато-горький запах высушенных трав царящий в хижине Всеведа. Не иначе как там залегли корни нелюбви Сиггурда к сорвиголове.
Одного не понял Ратибор. Гуманизм это вроде когда драться нельзя. Избитый же Крон трое суток не вставал с койки. Может, наставник про пресловутый гуманизм только намекал, а кулаками внушал курсанту понятия терпимости? Тяжело разобраться во всех этих заморочках!
С вопросом о Сиггурде юноша попытался подступиться к Всеведу. Волхв напустил такого тумана, что собственного носа не разглядишь. Ратибор понял одно: старик считает северян с Бурзума единственной надеждой этого Мира. Словно из рога изобилия посыпались чудные слова: военная диктатура, оголтелый феминизм, деградировавшие народы. Садясь на любимого конька, чародей уже не мог остановиться:
— Я видел подобное! — горячился он. — С этого и начинался мир тех, кого вы назвали Древними. Рекламные ролики — государственная религия, стреляющая железка — верховный бог, грабители — защитники обиженных. Безумцы! Вернитесь к установленному Творцом порядку! Хватит наступать на одни и те же грабли!
— Калаш — сын Рода, — попытался возразить Ратибор.
— Бред! Выдумки! Калаш, он же АК — произведение рук человеческих!
Ратибор только усмехнулся. Подобное слышал ни раз.
— Вот именно рук человеческих! — волхв игнорировал ухмылку. — При чём не самое лучшее. Вот посмотри, — чародей принялся листать толстую книгу. — Вот он Мир похожий на ваших Древних. Он тебе нравится?
Ратибор глянул на оживающую картинку и проглотил вздох восхищения. Просмотр Книги Судеб был праздником, как для других матчи по сорвиголове. Такая книга есть у каждого чародея. В ней отображена судьба созданных Родом Миров. Застывшие картинки прошлого, движущиеся — настоящего, меняющиеся — будущего. За одну только возможность полистать волшебную книгу, Ратибор был готов выносить малопонятные наставления Всеведа, его постоянное недовольство происходящим в княжестве и за его пределами. Волхв даже обещал показать юноше переходы из Мира в Мир.
Обещал… Вот тут-то Ратибор и сглупил. Сдуру восхитился Миром, картинку коего рассматривал. Даже захотел прихватить что-нибудь оттуда. Чародей молча выслушал ученика и сунул ему под нос кукиш.
— Вот тебе, а не переход, — заявил он. — Пока мозги на место не встанут, забудь и думать. Кстати, стихи принёс?
Ещё одна причуда волхва. Перед каждым занятием он требовал от Ратибора нового произведения. Если ничего не было, то не было и занятий. Не подходили Всеведу и весёлая песенка о любви императрицы Кефри к коню Воедела, и славный гимн о битве древних с Экологией (их, кстати, одно время распевала вся казарма), волхв за такое мог и по шее съездить, а потом на смену Луны заставить перемалывать в ступке вонючие снадобья. Ему подавай что-нибудь эдакое, какое сам не знает. Вот и приходилось по вечерам, терпя насмешки курсантов, выдавливать из себя стихи, кои понравятся чародею. Последнее время Сиггурд начал проверять — ещё один признак, что наставник спелся с волхвом. Ну, с северянином проще — ему покажи рифму — коза — дереза, он отстанет. Даже польза кое — какая есть — насмешники, наполучав нарядов, сразу стихли.
— Нравится? — переспросил Всевед.
Памятуя о давнишней оплошке, Ратибор замотал головой:
— А чем бурзумовский Тор лучше Калаша? — хотелось, конечно, ещё посмотреть Книгу Судеб, но Всевед мог заметить лукавство и тогда уж точно не видать перехода как собственных ушей. — Хочешь сказать он настоящий сын Рода?
— Все мы дети Творца, — отвечал Всевед. — Люди, деревья, звери,… , но не машины для убийства!
— По-твоему и я сын Рода?
— И ты.
— И бунтовщики?
— Да.
— И…
— Все! — не выдержал чародей. — Человек попытался подражать Творцу, но кроме мутантов да калашей ничего не создал. Одно он ненавидит, другое боготворит!
— Если я, как Тор сын Творца, почему он бог, а я нет?
— Ишь чего захотел! — рассмеялся чародей. — Ты сначала соверши что-либо подобное Тору, а потом в боги очередь занимай.
— Значит, Калаш совершил, коли, стал богом! — Ратибор торжествовал.
— Тьфу, на тебя! — рассердился Всевед. — Иди толки порошок против тараканов, да подумай хорошенько, чем собранный на заводе калаш отличается от героя из плоти и крови.
И так каждый раз. Хотя, время, в обществе зловонных снадобий, не прошло даром. Он начал обдумывать и анализировать бестолковые на первый взгляд слова чародея. В чём-то старик может и прав? Жрецы утверждают, что Подлунное княжество единственный наследник Мира Древних, последний хранитель Закона и Справедливости. Пленные амазонки рассказывают то же самое о Кефри. Князь Справедливый — тать Прошка — похожую песню завёл. Мало того, объявил себя прямым потомком Калаша, а князя Яромира — самозванцем. Бурзумцы, вообще все народы, кроме себя, дикарями считают.
На словах-то вроде у всех всё гладко получается, а простолюдины-то между тем бегут из государства в государство, ища лучшей доли. Уставшие воевать — в Кефри, жаждущие твёрдой руки — в Подлунное, желающие поразбойничать к Справедливому. Северяне решившие подзаработать, покидали суровый Бурзум и нанимались ко всем подряд, говорят даже во дворце ненавистницы мужчин — императрицы Кефри — служит отряд светловолосых земляков Сиггурда.
Может, есть смысл в словах старика? Может боги с чудными прозвищами — Тор, Один — настоящие, а с Калашом действительно что-то не так? Хотя жрецы Калаша люди почтенные и солидные, а послушать про Варга-Потрошителя — первого правителя и верховного жреца Бурзума. Перемажет лицо белой и чёрной краской, бренчит на дребезжащей палке и орёт дурным голосом про подвиги своих богов. Такому среди скоморохов место, а не в княжеском дворце. Всевед же своих жрецов почему-то ругает, а предка бурзумцев хвалит. Говорит, мусора у парня в голове полно было, но и талант присутствовал. Повзрослел, остепенился. Веру предков для народа сберёг. Хотя разве не Древние всеобщие предки? Не поймёшь этих волхвов! Наверное, потому и сдружился старик с Сиггурдом.
* * *
Северянин тоже ведь чужак в Подлунном. Со времён Калаша не было иноземных наёмников в княжестве. Оно и понятно, адепты Масона повсюду. Вдруг кто просочится на важный пост, да навредит? Мир Древних оттого и погиб — слишком доверчивыми были предки.
Князя Яромир традицию порушил. Заключил союз с Бурзумом и разгромил Остров Пиратов, что грабили купеческие суда.
— Зачем? — ворчали старики. — Наших судов-то на море раз-два обчёлся. Нам от такого союза ни убытка, ни прибытка.
— Будет прибыток, — отвечал Яромир. — Начнём с Кефри торговать, дальше на юг пойдём в новые земли.