Анатолий Анатольевич Махавкин
ОЗ
ЧАСТЬ 1 ДОРОГОЙ ТРУДНОЙ, ДОРОГОЙ НЕПРЯМОЙ
Что-то мокрое хлопнуло по носу. Раз, другой. Я помотала головой и видение длинной жёлтой полосы, рассекающей непроглядную тьму, исчезло. Вместо этого пришло головокружение, точно меня с бешеной скоростью крутили потоки ураганного ветра. Потом холодная влага ещё раз щёлкнула по носу, и я окончательно пришла в себя.
Теперь стало ясно, что намок не только нос и лицо, но и всё остальное тоже. В принципе ничего удивительного, если учесть, что я сидела на асфальте под проливным дождём и судя по всему, продолжалось это уже достаточно долго. Поначалу показалось, что асфальт блестит исключительно от капель, но стоило опереться рукой и стало ясно — вовсе нет. Всё пространство вокруг оказалось усыпано колющим крошевом битого стекла. Чертыхнувшись я вытащила из ладони пару кусочков, вонзившихся в кожу.
Мрак в глаза исчезал постепенно, точно дисциплинированный воин, который постепенно отступает на ранее подготовленные позиции. Щёлк и я вижу стекло на асфальте. Щёлк и появилась разбитая морда большого грузовика, с надписью: «MAN» на рыле и бампером, свисающим до земли. Окно кабины оказалось раскурочено, а над баранкой руля возвышалась какая-то тёмная груда. Горела лишь одна фара, да и то, её свет бил куда-то в сторону, озаряя…
Щёлк и я увидела автомобиль, отброшенный на обочину. Какая модель — непонятно: машина показывала мне грязное пузо. Откуда-то из недр опрокинутого автомобиля лениво выбирались полоски сизого дыма. У пострадавшей машины продолжали работать обе фары и в их свете хорошо различался лес, тёмной стеной ставший вдоль дороги.
Расчистив пространство, я сумела-таки опереться рукой и попыталась встать. Ага, сейчас! Босые ноги в порванных колготках-сетках тотчас ощутили все прелести методики йогов, и я недовольно зашипела. Что за чёрт, где моя обувь?
Обувь, хм… Высокие ботинки на шнуровке, с толстой рифлёной подошвой валялись рядом, но я не была уверена, что они принадлежат именно мне. Впрочем, едва ли вторая претендентка станет предъявлять существенные претензии и оспаривать имущество, даже если оно и принадлежит ей. И обувь, и сумка на длинном ремне, чья принадлежность тоже стояла под сомнением, вряд ли потребуются человеку с расплющенной головой.
Я ощутила комок, поднявшийся к горлу и быстро отвела взгляд от мешанины белого и красного. Именно этим оканчивалась длинная белая шея, торчащая из чёрного кожаного плаща. Дальше шли ноги в синих джинсах, плотно обегающих тело. Ступни тоже оказались босыми, и я оценила красивый педикюр на ухоженных пальцах. Чёрт, надо же, в такое время!
Чтобы отвлечься от идиотских мыслей, я принялась натягивать обувь. Пальцы на руках казались какими-то чужими, незнакомыми. То ли из-за множества мелких порезов, то ли из-за пары странных колец и крохотной татуировки между указательным и средним пальцами правой руки. Что означала маленькая английская буква «L» я понятия не имела.
Тут имелся один весьма неприятный нюанс, который я всячески пыталась избегать, при этом отлично понимая, что до бесконечности поступать так не удастся. В памяти имелись пробелы. Даже не так. Вся память состояла из одного огромного пробела. Ни имени, ни внешности, ни понимания, какого чёрта я делаю ночью на шоссе под проливным дождём, да ещё и в эпицентре странной автомобильной аварии?
Пока что я могла сказать лишь несколько вещей: у меня — короткие рыжие волосы, чёрный лак на ногтях рук, а одета я в кожаные шорты, короткую кожаную куртку и длинный вязаный свитер. Лифчика не имелось, да и того, на что его следовало одевать, в принципе — тоже.
Всё, я зашнуровалась и сумела подняться. Дождь, ослабивший было свои усилия, набросился с новой силой, да так, что я практически перестала видеть. Единственным местом, где хоть как-то можно было укрыться, казалась кабина грузовика. Поэтому я подхватила сумку и оскальзываясь на битом стекле проковыляла к открытой дверце машины. На ней очень красиво и реалистично неизвестный художник изобразил хобот смерча, подхватывающий с земли корову, дерево и небольшой домик.
Лишь забравшись внутрь и на время избавившись от назойливых капель, я сообразила, насколько замерзла. Тело начало трусить так, словно через него пустили электрический ток. Захлопнув дверь и отругав разбитое окно, я осмотрелась и тут же обнаружила ещё одного покойника — ту самую груду, повисшую на баранке руля. То ли я слишком замёрзла, то ли механизм, отключивший память, заодно отрубил и остальные чувства, но я не ощутила ничего, кроме усталости. Поэтому равнодушно скользнула взглядом по усатой физиономии с выпученными глазами и принялась искать, как согреться.
В задней части кабины, за шторой, обнаружилось что-то типа топчана с толстым одеялом и слабо тлеющей электропечкой. Скрюченными пальцами я стянула мокрые куртку и свитер, бросила их под обогреватель и закуталась в одеяло. Потом задёрнула занавеску, чтобы укрыться от порывов холодного ветра. Ф-фу, как хорошо!
Когда дрожь перестала сотрясать тело, а пальцы уже не напоминали сучья, обледеневшие на морозе, я принялась изучать предметы, оказавшиеся в моём распоряжении. Проклятая память по-прежнему демонстрировала абсолютную тьму или, если поднапрячься, то длинную жёлтую полосу, но тогда начинала сильно болеть голова.
Во внутреннем кармане куртки нашёлся коричневый кожаный кошелёк, по виду — чисто мужской. Содержимое его не сильно порадовало: несколько анонимных кредитных карточек с изломанными краями, точно их кто-то грыз и половина старой долларовой купюры. Внезапно пробудившаяся память подсказала, что такими уже давно не пользуются. О-очень ценная информация! Ещё в портмоне оказалась фотография играющего щенка, наклонившего голову так, что длинное ухо упало на траву. Я повертела в пальцах ламинированную карточку и обнаружила на обороте, в самом углу, всю ту же английскую букву: «L».
Мне показалось, что я слышу тихий стук. Спрятав карточку обратно, в кошелёк, я осторожно отодвинула занавеску и выглянула наружу. Так, сквозь разбитое стекло можно рассмотреть кусок трассы, зад опрокинутой машины, стены леса по обе стороны дороги и ноги покойницы. Всё оставалось на местах и только дождь, совершенно обессилев, сбавил обороты. Капли стучали по капоту и лишь изредка, подхваченные холодным ветром, залетали внутрь. Никого и ничего. Я задёрнула ткань.
Продолжим наши изыскания. Перейдём к содержимому сумки. У-у-у, хорошая штука с магнитным замком. Можно даже нырять — ничего внутри не намочишь. Замок щёлкнул и распался, позволив проникнуть в тайны вещи, неизвестно кому принадлежащей.
Предметов внутри оказалось мало, но все они вызывали большой интерес, а некоторые, так и вовсе — ставили в тупик. Ну, скажем, первым делом я наткнулась на массивную ребристую рукоять и уже догадываясь, какая рыбка мне попалась, вытащила на свет божий револьвер. Оружие с коротким массивным стволом, оказалось в превосходном состоянии и отлично обосновалось в ладони, точно я привыкла пользоваться чем-то подобным. Это несколько тревожило. Как и то, что я всё знала о пятизарядном устройстве 38 калибра с глушителем.
Так. Я выдохнула, поёжилась под одеялом и отложила револьвер. Следующим пунктом программы оказался телефон. Большой, толстый и неудобный. Избирательная память вновь поднатужилась и подсказала, что неуклюжая хренотень с маленьким экраном — станция, способная использовать мобильную, спутниковую и радиосвязь. Кроме того, она спокойно выдерживала погружение в воду до ста метров и рикошет пули. Почти неубиваемая штука. На телефоне мерцал зелёный индикатор — значит работает.
Просто шпионские страсти какие-то! Я бы спокойно отмахнулась от странных штуковин, если бы не тот факт, что в памяти хранилось слишком много информации об их использовании.
Ладно, теперь фотография рыжеволосой особы годов двадцати пяти — тридцати. Некрасивое худощавое лицо с излишне выдающимися скулами и оттопыренными ушами, торчащими даже из-под волос короткого каре. Очень не хотелось иметь такую физиономию, но что-то подсказывало: рассматриваю свой портрет. Ну, хоть губы и подбородок красивые!