Вормия уронила шитье на колени и расхохоталась.
– Разве что плохо зрячий примет. Личико у тебя больно смазливое.
– А если усы приделать? Как артисты бродячие?
– Тоже сомневаюсь, – отсмеявшись, отрезала знахарка.
– Придется рискнуть! – заявила Дорайна и поднялась с места.
Она уже направилась к двери, когда ее остановил дружелюбный окрик:
– Эй, постой, оглашенная… Есть у меня зелье такое…
Не веря собственным ушам, Дорайна замерла на месте, а потом развернулась вокруг своей оси.
– Когда-то в молодые годы баловалась. Остатки где-то в сундуке лежат, – старуха, кряхтя, встала и направилась в другой конец единственной комнаты.
Там стояла грубо сколоченная кровать и огромный сундук, заменяющий шкаф для одежды и утвари. Покопавшись в нем, Вормия извлекла небольшой пузырек, на дне которого плескалась темно-зеленая жидкость.
– Совсем мало осталось, – вздохнула она.
Дорайна подскочила к ней и жадно протянула руки.
Передавая снадобье, Вормия напутствовала:
– Действия хватает лишь на сутки. Потом снова приходится принимать. Три капли за один прием, больше не стоит, а то окочуришься. Сильные тут травки слишком. Того, что есть, на несколько месяцев хватит. А потом уж не знаю, что ты будешь делать.
– Разберусь! – отмахнулась Дорайна, с восторгом глядя на изумрудное содержимое флакончика.
Ей не терпелось попробовать, как действует зелье, но она сознавала, что каждая капелька на счету. Даром нельзя тратить.
– Вормия, не знаю, как и благодарить тебя!
Она обняла старуху.
Та, смахивая выступившую слезу, покачала головой.
– Береги себя, дитятко.
– Я еще загляну к тебе перед отъездом, – пообещала Дорайна. – Мне ведь еще Мойдера нужно уговорить. А это не одного дня дело.
– Нет, чувствую, что не свидимся мы больше, – вздохнула знахарка. – Поэтому попрощаемся сейчас.
– Почему не свидимся? – всполошилась девушка.
– Не думай об этом, дитя. Лучше думай о той новой жизни, которая ждет тебя. И, может, иногда вспоминай старуху глупую. Родных деток и внуков не дали мне боги, так хоть тебя на старости лет уму разуму научила.
– Я никогда тебя не забуду, – с чувством сказала Дорайна, снова обнимая старуху.
Когда она вышла из избушки, на сердце отчего-то заскребло. Стоя на тропинке, щедро залитой светом двух Лун, девушка смотрела на маленький дом. Сейчас и ее охватило предчувствие, что никогда сюда больше не вернется. Проглотив подступивший к горлу комок, она помахала рукой прошлой жизни и бросилась в чащу леса.
Глава 3. Кто сильнее: мужчина или женщина?
Бледное зарождающееся солнце нехотя серебрило верхушки дубов, просачивалось сквозь узорчатую листву и касалось умиротворенных лиц спящих. Не спала только Дорайна. Прислонившись к прохладному стволу, она вертела в тонких пальцах веточку и наблюдала, как по ней карабкается вялый, еще не до конца проснувшийся муравей. Никогда не отличающаяся терпеливостью девушка вскоре устала от этого зрелища и стряхнула насекомое на землю. Перепуганный муравей опрокинулся на спину, но тут же вскочил на лапки и скрылся в высокой траве.
Пора, – решила Дорайна и поднялась с места.
Подходя к ребятам, она невольно изучала их лица. Во сне слетали маски и обнажались те качества, которые многие из них старательно скрывали при свете дня.
Тревожное выражение на лице Кильдера вызывало желание успокоить, разгладить нахмуренный лоб, унять подрагивание мягко-очерченных губ. Паренек был слишком хрупким для своих лет, казался совсем ребенком. Острые плечики, нескладные ноги, такие же руки, из которых все валилось. Другие ребята постоянно подшучивали над Кильдером, но беззлобно. Наверное, издеваться над ним мог бы только тот, для кого в порядке вещей унижать слабых.
Парень-кремень Мойдер, признанный лидер молодежи селения, во сне казался до странности беззащитным. Грубоватые черты лица сейчас смягчились, словно даже поплыли. Дорайна поймала себя на том, что ей хочется погладить его по кудрявым каштановым волосам, чего он никогда не допустил бы в бодрствовании. Она уже занесла ладонь над его головой, но сдержалась. Он бы вряд ли понял.
Единственный, кто не утратил привычного выражения лица даже во сне – Арника. Спокойная, от нее исходила особая внутренняя сила и осознание правильности выбранного пути. Наверное, лишь она из их дружной четверки была полностью удовлетворена своей жизнью и не желала большего. Дорайну не раз называли самой красивой девушкой селения, но она сама таковой считала старшую сестру. Немного тяжеловесная для женщины нижняя челюсть скрадывалась мягкостью черт и такими же, как у матери и брата, вьющимися каштановыми волосами. Прямой нос, выразительные серые глаза. В Арнике чувствовалось внутреннее благородство, подчеркивающееся внешностью. Она не скрывала, чего ждет от жизни: стать женой и матерью, хорошей хозяйкой и хранительницей домашнего очага.
Участь, которой пуще смерти боялась Дорайна. Самой ей не хватало природной женской мягкости и потребности дарить тепло. Не раз девушка жалела, что не родилась мальчишкой. Тогда бы резкость и упрямство воспринимались, как достоинства, а не недостатки. Несмотря на то, что ей было всего шестнадцать, она считала себя достаточно взрослой, чтобы самой решать собственную судьбу. Пусть даже ее решения причинят боль другим, она считала себя вправе их принимать. Дорайна собиралась покинуть отчий дом, даже не попрощавшись с родными. Сознавала, как это жестоко и неблагодарно. Но, в то же время, девушка осознавала, что в ином случае ей просто не позволят этого сделать.
Нельзя сказать, что она не испытывала угрызений совести. Но с юношеской самоуверенностью убеждала себя, что когда-нибудь вернется в родное поселение прославленной воительницей. Тогда родные поймут и простят ее. О другом исходе Дорайна не желала даже задумываться.
Девушка тронула за плечо сначала Мойдера, затем Кильдера и Арнику.
– Вставайте, сони. Пора на стрельбище, пока все еще спят.
Старший брат проснулся быстро, как настоящий воин. Тотчас же беззащитность на его лице сменилась хмурой сосредоточенностью. Он поднялся и без слов засобирался в путь.
Кильдер вырывался из объятий сна неохотно и тяжело, вздрагивая, как молодой олень, и протестующе бормоча что-то. Только когда Дорайна пригрозила, что оставит его тут, он нехотя открыл карие, еще мутные после сна глаза.
С Арникой, как и с Мойдером, проблем не было. Покорная, как и подобает женщине, она послушно поднялась и, позевывая, стала приводить себя в порядок.
К стрельбищу шли в молчании, не до конца опомнившиеся после сна. Движения у всех были вялые, будто заторможенные. Ребята ежились от промозглой сырости, солнце еще не успело прогреть воздух и не дарило привычного тепла.
Вечернее возбуждение по поводу проверки способностей Дорайны окончательно выветрилось. Если бы не уважение, которое каждый из них испытывал к златоволосой девчушке, все бы, скорее всего, оставили эту затею. Но раз ей хочется что-то им доказать, пусть попробует. Все равно это не изменит того факта, что брать сестру с собой Мойдер не собирался, а ждет ее та же участь, что и смирную Арнику – замужество и рождение детей. Для женщины редко возможен другой удел. К тому же, никто из них не считал это тем, чем считала сама Дорайна – свидетельством поражения.
Поселение находилось на возвышенности и было окружено высокой деревянной изгородью. В опасные времена на сторожевом посту около ворот дежурила охрана, но сейчас в этом не возникало необходимости. В Дирании царили мир и покой. Лишь на приграничных территориях кое-где возникали стычки с чужими племенами. Но земли легурцев находились восточнее границы, а само поселение пряталось среди бескрайних лесов, куда с враждебными намерениями мог сунуться разве что самоубийца.
И все же о сохранении военного мастерства здесь заботились. Умение стрелять и владеть холодным оружием – необходимость, когда от этого зависит выживание рода. Земли здесь не слишком плодородные и потому жили в основном с охоты. Обменивали дичь и пушнину у пришлых торговцев на зерно и другие нужные вещи, запасались впрок на зиму.