— Вы нашли что-нибудь компрометирующее?
— Абсолютно ничего. Это-то и поразило меня. Впрочем, есть один пункт, о котором вы теперь знаете, — картина. Следует полагать, что он очень богатый человек. Как же, однако, он приобрел свое богатство? Он не женат. Его младший брат служит начальником станции где-то на западе Англии. Его кафедра дает ему семьсот фунтов в год. И у него имеется подлинный Грез.
— Итак?
— Разумеется, вывод совершенно ясен.
— Вы думаете, что его богатство создается незаконными путями?
— Именно. Конечно, я имею и другие основания для такого вывода: десятки тончайших нитей извилистыми путями ведут к центру паутины, где скрывается это, с виду бездеятельное, ядовитое существо. Я упомянул о Грезе только потому, что вопрос освещался данными ваших собственных наблюдений.
— Все это так, мистер Холмс, я признаюсь, что рассказанное вами очень интересно. Более того, прямо поразительно! Но укажите нам, если это возможно, на что нибудь поопределеннее. В чем его следует обвинять: в подлогах, в выделке фальшивых денег, в убийствах. Откуда у него берутся деньги?
— Читали вы когда-либо о Джонатане Уайльде?
— Имя как будто знакомое. Из какого-нибудь романа, не правда ли? Я, признаться, недолюбливаю сыщиков в романах. Герои совершают подвиги, но никогда не рассказывается, как именно они их совершают, Чистый вымысел, малопохожий на действительность.
— Джонатан Уайльд не был ни сыщиком, ни героем романа. Это был выдающийся преступник, жил он в прошлом столетии.
— В таком случае, мне до него мало дела. Меня интересует только современная жизнь, я человек практики.
— Мистер Мак, самым практичным делом, которое вы когда-либо совершали, было бы взять трехмесячный отпуск и начать читать по двенадцать часов в день уголовные хроники. В жизни решительно все повторяется, даже профессор Мориарти. Джонатан Уайльд был как бы невидимой пружиной, тайной силой лондонских преступников, которым он ссужал за пятнадцать комиссионных процентов с добычи свой исключительный ум и организаторский талант. Старое колесо поворачивается, и спицы возвращаются на прежние места. Все, что мы видим, когда-то уже было снова будет. Я расскажу вам кое-что о Мориарти, что, вероятно, заинтересует вас.
— Пожалуйста, крайне любопытно!
— Я имел случай узнать, кто служит первым звеном в созданной им цепи, цепи, на одном конце которой находится человек с наполеоновским, но направленным в дурную сторону умом. А на другом — сотня жалких свихнувшихся людей, мелких жуликов, карманщиков и шулеров. Что касается средней части этой цепи, то ее вы можете заполнить, без боязни ошибиться, едва ли не всеми видами уголовных преступлений. Начальник его штаба, стоящий также поодаль, вне всяких подозрений, и столь же недоступный карающей руке закона, — полковник Себастьян Моран. Как вы думаете, сколько он ему платит?
— Я право, затрудняюсь что-либо сказать.
— Шесть тысяч футов в год. Он платит за мозги — в духе американских дельцов. Я совершенно случайно узнал эту подробность. Сумма эта превышает оклад премьер-министра. Такая деталь дает вам представление о доходах Мориарти и масштабе, в котором он оперирует. Теперь другой пункт. Я счел нужным поинтересоваться несколькими последними чеками Мориарти — самые обыкновенные и невинные чеки, которыми он оплачивает свои счета по хозяйству. Они оказались выданными на шесть различных банков. Что вы скажите об этом?
— Странно, конечно. Но какой вывод делаете вы?
— Ясно, что он не желает лишних разговоров о своем богатстве. Ни один человек не должен знать, сколько в действительности у него есть. Я не сомневаюсь, что у него не менее двадцати счетов в различных банках; большая часть размещена, вероятно, за границей, скорее всего в Дойчбанке или в Креди Лионе. Если у вас окажутся свободные год или два, то я очень советую вам заняться профессором Мориарти…
Мак-Дональд слушал очень внимательно; любопытные факты, сообщаемые Холмсом, были ему явно интересны. Но шотландская практичность заставила его прервать моего друга.
— Приму к сведению, — сказал он. — Но, согласитесь, мистер Холмс, вы несколько отвлеклись. Пока нам известно только, что имеется какая-то связь между профессором и преступником в Бирлстоне. Такой вывод вы делаете из предупреждения, полученного вами от некоего Порлока. Какие еще предположения можем мы сделать относительно нашего настоящего дела?
— Мы можем высказать кое-какие догадки о мотивах преступления. Оно, сколько я могу судить по вашим замечаниям, является непонятным или, по крайней мере, необъяснимым преступлением. Если принять во внимание тот источник преступлений, о котором мы говорили, но возможны два мотива. Во-первых, надо вам знать, что Мориарти держит своих людей прямо-таки в железных тисках! Введенная им дисциплина ужасна! Единственное наказание в его кодексе — смерть. Мы можем предположить, что убитый Дуглас изменил своему начальнику. Он понес наказание. Когда это станет известно остальным, то страх смерти еще сильнее укрепит в них дисциплину. Ожидающая Дугласа судьба была известна заранее одному из второстепенных членов шайки, и он сообщил об этом мне.
— Так, мистер Холмс, это одно предположение.
— Другое — что это одна из обычных махинаций Мориарти. Был там грабеж?
— Я не слыхал об этом.
— Если был, то это говорит против первой гипотезы и в пользу второй. Мориарти мог быть привлечен к делу обещанием доли в добыче или руководить им за плату наличными. И то и другое одинаково возможно. Но как бы там ни было, ответы на все вопросы мы должны искать в Бирлстоне.
— В таком случае — едем в Бирлстон! — воскликнул Мак-Дональд, вскакивая со стула. — Черт возьми! Уже поздно, господа, на сборы я могу дать не более пяти минут.
— Этого вполне достаточно, — Холмс встал и поторопился сменить халат на пальто. — Мистер Мак, в дороге вы расскажите мне обо всем известном вам…
«Все» оказалось довольно кратким и скудным, но все же выяснилось, что ожидавшее нас дело было совершенно исключительным. Выслушивая сухие и с виду незначительные подробности, Холмс оживился и время от времени, с удовольствием останавливаясь на некоторых деталях, потирал руки, похрустывая тонкими пальцами. Многие месяцы полной бездеятельности остались позади, но теперь, наконец, его замечательным способностям нашлось достойное применение. Холмс совершенно преобразился: глаза его блестели, и все тонкое нервное лицо точно озарилось внутренним светом. С напряженным вниманием слушал он краткий рассказ Мак-Дональда о том, что ожидало нас в Сассексе. Письменное сообщение о происшедшем было получено инспектором с первым утренним поездом, доставляющим в Лондон молоко с пригородных ферм. Местный полицейский офицер, Уайт Мейсон, — его личный друг; этим объясняется, что Мак-Дональд получил извещение скорее, чем это обычно происходит, когда кого-либо из Скотланд-Ярда вызывают в провинцию.
— Ваш приятель, кажется, неглуп, — заметил Холмс.
— О, конечно же, сэр, насколько я могу судить, Уайт Мейсон очень деловой человек.
— Хорошо, что еще вы можете сказать?
— Только то, что подробности он расскажет нам при встрече.
— Как же вы узнали имя мистера Дугласа и то, что он убит зверским образом?
— Об этом говорилось в официальном сообщении. В нем не упоминается слово «зверский». Это — неофициальный термин, там названо имя Джона Дугласа. Указано, что причина смерти — ранение в голову и что орудие убийства — охотничье двуствольное ружье. Сообщается также и время преступления: вскоре после полуночи. Далее добавлено, что это, несомненно, убийство, но пока никто не арестован. В заключении сказано, что случай незаурядный и что вся обстановка дает возможность делать самые различные предположения. Это решительно все, мистер Холмс, что у нас пока имеется.