– Повезло дураку, что нос на боку, и какого х… ты взялся сразу за церковников, вот сейчас бы натворил дел и висел бы на дыбе, а допросчик бы спрашивал, сам или по приказу надумал извести настоятеля.
Но я все равно понимал, что именно с них надо начинать. По крайней мере, сейчас, они знают и удостоверились в этом сами, что все, что я делаю, делается с молитвой и с благословения Господня. Тем временем настоятель оклемался и, посмотрев на меня, непослушным языком, спросил:
– Так все уже Данилка?
– Да отец Мисаил, уже все, вот ваш зуб, видите, уже прогнил совсем.
Архимандрит покрутил головой и сказал:
– А я ведь даже и не помню, как ты это все проделал. И знаешь, у меня боли остались, но вот уже не дергает так, что кричать хочется.
Он, слегка пошатываясь, встал и пошел к выходу, у дверей он обернулся и сказал:
– Давно доносили мне про тебя, очень ты подозрительный казался человек, но сейчас мнится мне, что действительно, как люди бают, лежит на тебе благословение господа нашего Иисуса.
В коридоре слегка пошатывающегося настоятеля подхватили под руки монахи и чуть не на весу вывели его двор, где он сев в возок устало, перекрестил всех собравшихся, стоявших на коленях и отбыл.
Тут меня срочно позвали к воеводе. Тот сидел бледный по лицу его тек пот:
Ну лекаришка паршивый, ты что творишь! Видно действительно ты под божьим благословением ходишь. А если бы с Мисаилом что случилось? Да мы бы тут все в порубе сидели и дыбы ждали!
Он расстегнул ворот рубахи.
– Ох, что-то тяжко мне, сердце щемит.
– Поликарп Кузьмич, да не переживайте вы так, ведь все хорошо прошло. Зато теперь вы с архимандритом можете и знакомство завести.
– Щенок! Не понимаешь ты что ли, что по ниточке ходил! – рассвирепел воевода, – и я вместе с тобой. Ох, грехи мои тяжкие. Неси мне зелья своего с валерьяной, успокоиться мне надо.
Я сбегал за успокоительным сбором и дал выпить воеводе, тот взял чашку дрожащими руками и одним глотком выпил ее содержимое, даже не сообразив, что выпил зелье без проверки на мне. Но валерианка его не успокоила, он кликнул прислугу, и ему принесли небольшой штоф водки, и он залпом выпил целый стакан.
Через десять минут он уже успокоился, и с пьяной улыбкой на лице сказал:
– Ты Данила явно в рубашке родился, и хоть детство твое в землянке прошло, но быть тебе в шелках и бархате, если все так и дальше удачно будет складываться.
Следующим утром, когда я уже встал и выбежал на улицу для утренней разминки, помахать моим любимым здешним оружием клевцом, ко мне подбежал стрелец, охранявший вход в Кремль, и чему-то, улыбаясь, сообщил:
– Данила Прохорович там народ вас просит.
Когда я вышел из ворот кремля, картина была почти эпическая около ворот стоя на коленях обращались ко мне со стонами и криками около десятка человек.
– Данила Прохорович отец родной, не погуби, сделай милость, выдери зубы! – был общий крик толпы. У всех собравшихся был один и тот же диагноз, огромные флюсы виднелись у каждого, а одного мужика стоявшего на коленях посредине толпы на правой щеке был здоровенный свищ, в дне которого была видна кость нижней челюсти. Я беспомощно посмотрел по сторонам. Что же делать? А просители тем временем подползли ближе и вот уже две бабы обнимают колени, плача горючими слезами. Один из мужиков по виду зажиточный хозяин, кричал: – Все, что хочешь, заплачу, не могу больше терпеть! Христом богом заклинаю, выдери эту заразу.
Оба стрельца, охранявшие вход в кремль, бессовестно ржали, глядя на это представление, а мне было совсем не до смеха. Не мог я оставить людей без помощи, а вот, как это все организовать не представлял. Тут меня сзади хлопнули по плечу, оглянувшись, я увидел воеводу, он тоже улыбался, глядя на все это.
– Ну, вот Данила, понял, что без куска хлеба не останешься. А это ты только вчера зуб то архимандриту вырвал. К завтрему у тебя народу не в пример больше будет.
Вон видишь, там домик махонький, там дурилка местный живет, он тебе его за грош на три дня отдаст, сделай там свою перационку, и дери зубье. Да пусть платят, по-божески, а то прослышали наверно, что монасям так просто драл, вот собрались на дармовщинку.
Все получилось так, как сказал воевода. Мы с Антохой и с помощью еще пары человек, за час довели состояние внутри этого домика до умеренной грязности и начали прием.
Первой на прием забежала самая бойкая баба и усевшись на стул начала ойкать и сомневаться, когда Антоха надел ей маску на лицо она заорала:
– Вы честь мою женскую заберете, как только засну, таки заберете!
Пришлось выйти на улицу и кликнуть вторую бабу, которая клятвенно обещала присмотреть, чтобы мы не покусились на честь ее подруги. Потом я долго возился с мужиком со свищем. Он, боясь, удалять зубы на торге, довел себя до того, что у него гной нашел себе выход через кость нижней челюсти и кожу наружу и теперь болей, как таковых у него не было, но свищ из-за постоянного притока гноя не зарастал. Я удалил ему зуб, выскреб пораженные остеомиелит кусочки кости И сказав, что ему надо еще раз придти ко мне, отпустил больного. Остальные несколько человек особого интереса не представляли, и мы достаточно быстро закончили нашу работу. Хорошо, что Торжок не Москва и во второй половине дня больные закончились. Да и надо сказать, что зубы в это время были у людей, пожалуй, лучше, чем в наше время. Мы с Антохой, сами изрядно нанюхавшиеся эфиром, качаясь, вышли на крыльцо. В моем кошеле появилась приятная тяжесть. Да, люди получившие возможность удалить зубы без боли, денег на это не жалели. А то, что они лечились у лекаря, дравшего зубы у отца Мисаила и отца Павла, повышало их собственный авторитет до небывалой высоты.
Мы, собрав все свои принадлежности, медленно шли в Кремль, а у меня появилась мысль, что пора мне выходить из-под опеки воеводы и устраиваться в жизни самостоятельно. Про родственников моих гипотетических он, похоже, полностью забыл, Так, что если я так поработаю дня два-три, так и домик себе куплю. С такими мыслями я зашел в кремль.
Уже темнело, и портрет Михайлова закончить мне не удалось. На следующий день, к моему счастью потока просителей не было, видимо те, у кого есть деньги, все сделали, а у кого их нет, сидят дома и лечатся сами, и я смог, наконец, закончить портрет Кирилла Мефодиевича. Он, в совершенном довольстве, отбыл к себе, пообещав выполнить мою просьбу с, оказией, привезти из нашей землянки книгу "Травник" с рецептами незапямятной старины. Про то, что ее там может не быть, я не боялся. Вряд ли суеверные жители деревни полезут, в даже пустую землянку знахарки.
Воевода, был занят делами укрепления обороны города. Со стороны Литвы шли плохие вести. Я же тем временем готовил для многочисленных жителей воеводского дома и войска небольшое развлечение. Сразу, как я начал жить в кремле у воеводы, мне выделили коня. Конек был еще достаточно молодой, около пяти лет, и я решил заняться с ним выездкой. Пришлось слегка переделать, седло, стремена и даже сделать двое удил. Их, трензельное и мундштучное изготовил наш кузнец, причем очень интересовался, зачем мне такие интересные удила. И я уже июля по октябрь занимался выездкой этого жеребца. На одно из воскресений в самом конце октября я с разрешения воеводы устроил выступление. На него собрались почти все живущие в кремле, народ зрелищами шибко избалован не был и все принимал на ура. Когда я, прямо держась в седле, выехал на середину огороженной площадки, все зашумели. Конь был вычищен и расчесан гребнем, смоченным слегка репейным маслом, и блестел на тусклом осеннем солнышке. Его бабки были обвернуты белыми тряпками, в гриве заплетено несколько лент.
Ловко поворачивая коня, я поклонился всем присутствующим и начал выступление. Ну, что я могу сказать? Если бы мой тренер видел это, ему было бы за меня стыдно. Но, учитывая, что подо мной был неопытный молодой конек, да и я сам изрядно все подзабыл, я считал, что получилось неплохо. Зато народ был в неописуемом восторге. Такого не видел никто и никогда. Воевода, смотрел, на все это открыв рот, а когда я спешился и подошел к нему, он произнес только: