Если успеет. Оглянувшись в который раз, Кирилл заметил, что туман, перекрывавший расселину, явно начал рассеиваться.
Так, как в тот раз, он никогда не бегал, и уж точно, будучи до мозга костей материалистом, никогда не молился так искренне.
Не чуя под собой ног, Новиков нёсся вперёд, угадывая каким-то звериным чутьём, куда нужно поставить ногу, чтобы не переломать конечности на каменных завалах, и, обливаясь потом, всё шептал: «Господи, не оставь, господи, помоги».
Что тому виной — скорость, а может, искренняя молитва, но через пятнадцать секунд он стоял на той самой полянке, а старенький восемьсот семнадцатый наигрывал что-то про Щорса. Нечасто он сожалел, что не курил, но сейчас хотелось неимоверно. Обыскав бандитов, нашёл мятую пачку «Явы» и с наслаждением выкурил вонючую сигарету, смотря, как облако тумана окончательно рассеивается, и там, за расселиной, проявляется чахлая полоска травы и бок каменного увала.
Посидев какое-то время, Кирилл хлопнул ладонью по колену. Решение принято и осуществлено, а значит, нечего рассиживаться.
Разложив небольшую лопатку, выбрал место и начал копать могилу для погибшего геолога.
Кирилл не знал, какой тот был веры, так что поставил крест в голове, а внизу на небольшой деревянной плахе вырезал звезду. Потом поскидывал бандитов в промоину, плюнул на прощание и, решив, что для них на этом ритуал закончен, принялся за ревизию вещей, которые потащит к людям. Маленькая надувная лодка, входившая в обязательный комплект снаряжения, позволяла не думать об излишнем грузе, и распихав свое имущество обратно в рюкзак, Кирилл лишь натянул сверху брезентовый «пузырь» геолога, на чём маскировку счёл достаточной. В чёрную куртку, сделанную из чего-то, напоминающего издали ткань, завернул Калашниковы и моссберг, а пистолеты и мосинку просто закопал, завернув в полиэтилен, поскольку «Грач» в смысле удобства был куда лучше, а тяжеленная пехотная винтовка была вообще ни к селу ни к городу. Затем завернул в плотный мешок из полиэтилена всю электронику, включая шлем, и упрятал на дно рюкзака, сложив сверху свои продукты и то, что он забрал у бандитов.
Несмотря на приличный груз, лодка из пластика, армированного кевларовой нитью, присела незначительно, потому что предназначена была на трёх взрослых мужчин с грузом.
Конечно, его вид никак не дотягивал до жителя СССР тридцатых, но по здравом размышлении Кирилл решил не маскироваться под местного. Всё же слишком велика разница во всём, включая полное незнание реалий этой жизни.
Через пять суток пути из-за поворота реки, навстречу, бодро пыхая угольным дымом, показался небольшой пароход типа буксира, и Кирилл, громко крича, замахал белой тряпкой.
С буксира тут же спустили сходни, и его вместе с лодкой подняли на борт, где трое бородатых мужиков пялились на незваного гостя, пытаясь понять, что же за чудо принесло им на речной волне.
— Ай эм амэрикен пайлот! — Кирилл руками показал нечто вроде крыльев. — Краш, — вроде как старательно выговаривая слова русского языка, смотрел на чешущих в затылке речников. — Мнье нато в Эн-Ка-Ве-Де. Срьочно.
— И чо будем делать, Петрович? — Тот, который был помоложе, в перемазанной мазутом и пропитанной угольной пылью тужурке, всё суетливо растирал грязь на руках чёрной от смазки ветошью и поглядывал на седовласого мужчину, одетого так же, но почище, и щеголявшего фуражкой. — А можа, он какой шпиён, а?
— Чего орёшь? — хмуро осадил механика Петрович, зажав в пожелтевших зубах самокрутку. — Был бы шпион, на хрена ему в НКВД? Сдаться? — И повернувшись к офицеру, неожиданно выдал на вполне приличном английском: — Where are you from?
— United States. California… — радостно выпалил Новиков и, демонстрируя «голливудскую» улыбку, добавил: — Soviet — Americans — friends!
— Ладно, — Петрович кивнул, пыхнул едким дымом и улыбнулся сквозь дым, словно в голливудском кино. — Похоже, действительно американец. Пойдём в Анадырь. Тут, я думаю, всяк дело серьёзное. — Он повернулся к молча стоявшему мужчине в ватнике: — Ты, Палыч, постели гостю в кают-компании, а барахло его в рундук и под замок. Чую я, дело секретное! — Он потопал в рубку, и уже через минуту катерок, заложив вираж, пыхтел в обратном направлении.
2
Путешествуя, не заезжай слишком далеко, а не то увидишь такое, что потом и забыть будет невозможно…
Клим Петрович Шалавин разменял уже шестой десяток и на своем не таком уж и коротком веку повидал многое. И многих. В том числе — и американцев. Еще при царе ходил Клим матросом во Фриско, да и на Аляске бывал. Насмотрелся на американцев, и когда с берданкой в партизанском отряде геройствовал. А потом, во Владивостоке, уже при нынешних властях, тоже не раз встречал заокеанских детинушек, что жуют табак или резину, ровно твои коровы. Для того-то и языку набалтыкался — дюже тяжко немтырям этим на пальцах все растолковывать. Но вот такого американца он видел впервые. Странный какой-то — страннее некуда!
Попыхивая самосадом-зеленухой, [2] Клим Петрович бурчал себе под нос:
— Мериканец, ага… А говорит чудно.
Действительно, их найденыш в разговоре почти не двигал челюстями. Все вроде правильно, по выговору судить — южанин, встречал Шалавин на своем веку парняг из Тексасу, Луйзияны, Георгии, но чтобы вот так говорили?.. Да любой мерикан, будь он хоть с Севера, хоть с Юга, хоть с Фриско, варежку первым делом раззявит и лыбится — чисто дурачок! А у этого лицо застывшее, и даже когда улыбается — одни губы растянет, а в глазах — хоть бы смешинка! Навидался Клим Петрович таких, когда колчаковцев и японцев в тайге привечал. Взгляд — лед ледяной, и на мушку такому попал — перекреститься не успел, как уже с небесными угодниками беседуешь.
— Лоцман, как же, [3] — ворчал Шалавин, весь в облаках сизого дыма. — Ежели он лоцман, так я — мля, Кацман! Убивец, поди, из заокеанских большевиков… В гэпэу — тьфу, прости господи! — в энкаведе простому мерикану делать неча, а вот ежели такому… — Доворчать он не успел. Говорят же: «Помяни черта — он и объявится». Вот и этот «лоцман» нарисовался, незван, непрошен. Миску протягивает, а в миске… Мать моя, кержачка сибирская! В миске ароматным парком исходят мясо и бобы в красном соусе помидорном.
— Here you are… [4] — Во! снова улыбка его одними губищами! — Прощу… Берьите…
Вкусно… Дык, понятно, что скусно. Язви его, из своих запасов, поди, сварганил. Вот тоже новость. Да ни единый американец, не говоря уж об англичанине — а Клим Петрович видывал и их — в жисть ничего за так не сделает и не отдаст. Ну, разве что водочкой — уиски или джин, по-ихнему, поднести может, ежели праздник, наприклад, какой. А вот чтоб еду, да еще сам сготовил… Чудной мерикан, что и говорить, чудной… Такому и впрямь — только в энкаведе и место!
Рацион в виде ячневой каши с солёной рыбой был путешественником во времени категорически забракован, и пришлось доставать банки с тушёнкой и прочими вкусностями из собственных запасов и из запасов убитых бандитов, уничтожая по возможности этикетки или затирая даты. Для этого, правда, пришлось взять готовку на себя, но речные волки не возражали, так как качество еды сильно улучшилось.
Заправлялись углём и водой в каких-то мелких городках и селениях раз пять, но в итоге катерок, гордо дымя трубой, вошёл в залив Онемен, где и стоял Анадырь.
Сразу же по прибытии капитан куда-то исчез, а через полчаса имущество Новикова и его самого погрузили на телегу и, в сопровождении солдатика в застиранной до белизны гимнастёрке, вооруженного мосинкой с примкнутым штыком, повезли по пыльным улицам. Люди, видя телегу под конвоем солдатика ВОХР, поглядывали с интересом, но без излишнего любопытства. Здание, в котором находилось местное отделение НКВД, представляло собой трёхэтажный деревянный дом, явно принадлежавший ранее какому-нибудь купцу. Стоило телеге остановиться, как из дверей показался сержант в зелёной с синим форме и с большой кобурой на поясном ремне.