В синеватых лучах прожекторов, бивших вдоль просеки, толклась серыми тучами мошкара. Владик поправил сетку накомарника, ненадежнее прикрыв шею. Из тайги, со свистом рассекая воздух, вырвались и умчались вдаль две тетерки. Владик проследил их полет по звуку, но самих птиц не увидел.
Что произошло затем, он не понял. Огромный столб пламени, будто вырвавшийся из жерла вулкана, взметнулся над пятым хранилищем. И сразу горячая, удушающая тротиловой вонью волна накатилась на вышку, опрокинула Владика с ног.
Вышка, угрожающе заскрипев, начала валиться.
Не выпуская автомата, Владик нахал кнопку тревоги и, обдирая спину, скатился по ступеням крутой лестницы. У её основания со времен войны оставался бетонный пулеметный бункер. В те годы командование, опасаясь налета японских диверсантов, основательно готовило базу к долговременной обороне.
Охая и кряхтя, Владик втиснулся в бункер. Снаружи метелил громом и багровыми вспышками огненный фестиваль. Взрывы сотрясали воздух непрерывным грохотом. Рваная сталь снарядов колотила по бетону колпака нескончаемым градом. Счастье, что в давние советские времена военные сооружали оборонительные объекты на совесть и генералы не воровали ни цемент, ни бетон для строительства дач.
Черная копоть ползла над землей. В горле першило от едкой гари.
Не понимая, что происходит, Владик передернул затвор автомата и прижался спиной к бетону, направив ствол к выходу. Откуда последует нападение, он не знал…
***
Капитан Борис Прахов вышел из дому ранним солнечным утром. В тот день ему надлежало явиться в военный госпиталь для плановой перевязки и получить лекарства.
Два месяца назад Прахов, офицер отряда специального назначения «Боец», направленного из Приморья в Чечню, был под Бамутом ранен в ногу и теперь долечивался в своем родном городе.
Прахов жил далеко от центра, в микрорайоне, застроенном стандартными многоэтажными домами. Еще двадцать лет назад — Прахов помнил те времена — в этих местах стояла тайга. Горожане приезжали сюда на пикники, собирали грибы и ягоды, ловили в светлой речушке рыбу.
Теперь землей овладела плесень цивилизации. Даль океана, тучи, громоздившиеся, как горы, на горизонте, ухе не определяли пейзаж и не украшали его, потому что человек, потеснивший тайгу, обезобразил все, что оказалось рядом с ним.
Повсюду: на обочинах асфальтированной дороги, на берегах некогда прозрачной речки, вода в которой теперь переливалась радужными разводами бензина, — валялись мятые банки из-под тушенки и пива, масляные и воздушные фильтры, выброшенные автомобилистами. Громоздились груды мятых картонных коробок с иностранными надписями: «Самсунг», «Дэу», «Панасоник».
Уличные светильники, размещенные на высоких столбах дороги, пересекавшей микрорайон, по вечерам не светили — у города не было денег, чтобы заменить перегоревшие лампочки.
Возле домов стояли многочисленные ларьки. Витрины их забивали разнокалиберные бутылки с этикетками разных цветов, с названиями, которые должны были вызывать у пьющих неутолимую жажду познания: «Московская», «Столичная», «Перцовая», «Рябиновка», «Зубровка», «Спотыкач», «Метакса»… Всего и не назовешь. И хотя «заморские» коньяки и водки создавались умельцами в этом же городе, многие, покупая их, верили, что приобщаются к питейной культуре Запада.
К вечеру все проезды между домами забивали подержанные иномарки, прибывшие из Японии в количествах, трудно поддающихся учету.
В замкнутом мирке местных автомобилистов существовали градации, позволявшие судить по тугости мошны о состоянии человека, и в первую очередь с этой целью на учет брались «тачки».
Владельцы машин четко распределялись по категориям. Те, у кого были «Шкоды», именовались «шкодниками».