— Да. Полста. Если смогут сделать в 55 — замечательно. Но, боюсь, вибрации ствола начнут сказываться на его живучести и точности стрельбы…
Альфред, очень тебя прошу, пропиши крупповцам хорошее ускорительное. Конечно, после нелепой гибели бедолаги Фрица, юной Берте очень трудно приходится со всем ее ареопагом. Мужской руки там не хватает, хоть она и девушка с характером. Но должен же кто-то всех не только гонять, но и на перспективу вперед шаги планировать. Я знаю, что 12-дюймовку в 50 калибров эссенцам мешает сваять отсутствие длиннобазных станков для сверловки/нарезки и что-то по металлургии. Но, Альфред, это их и твои проблемы. Не мои! Проплачивать техперевооружение Круппа из своего кармана мы не будем. Он, увы, не бездонный. Если в Эссене не хотят тебя подставить и лишиться прибылей, пускай выкручиваются. В конце концов, ты должен присматривать за тем, чтобы ваш флот имел в заначке вооружение «на вырост». Скупой платит дважды.
Но. Если мы не договоримся, имей в виду, у меня кроме наших собственных заводов, есть предложение от Тэда Джевелла, который приезжал во Владивосток к Крампу. И не с пустыми руками, как ты сам понимаешь, приезжал. Наши-то будут долго запрягать. А вот дружок Крампа, пять лет прослуживший суперинтендантом на Нью-Йоркском флотском артзаводе, где над таким стволом как раз сейчас и работают, копытом землю роет.
— Что же вы Шнейдеру это не предложили? Как-никак, а пока союзники… — с плохо скрываемым ядом в голосе осведомился Тирпиц.
— Государю надоело читать в газетах сальные намеки о том, кто из дядюшек вот-вот поправит свои финансовые дела достаточно для того, чтобы совершить длительный вояж по ресторанам, кафешантанам и казино Лазурного берега. Кроме того, французам веры нет и по ряду более серьезных причин. Эти господа отказались предоставить нам замок от их полевой трехдюймовки. А к «хоботам» их морских орудий ты не присматривался? Я вот думаю, что на дистанциях порядка семи-восьми тысяч метров, из них можно будет попасть в цель, размером, разве что с Корсику. Все, что поменьше, может спать спокойно.
Но. Если не поторопятся твои, уговаривать не стану. Свято место пусто не бывает. Извини за резкость, пожалуйста, но время сейчас очень и очень дорого. Мне, после всего на этой войне пройденного, ясно одно: отстанем на сегодня, завтра не наверстаем.
— Я тебя понял. И, пожалуй, не будем с этим откладывать в долгий ящик, тем паче, что Берта с сестрой в свите Виктории-Луизы. Как и кое-кто из их заводского руководства тоже здесь. Его величество как в воду смотрел. Да, кстати, хочешь новость на тему? О которой, уверен, ты пока не слышал?
— Ну?
— Пока все мы были в Петербурге, много прошло разных встреч, обсуждений. И про идею Государя, которую самым активным образом поддержал Экселенц, — о вхождении наших фирм в ваши крупные заводы, тебе уже, наверняка, сообщили…
«Знал бы ты, с чьей подачи все закрутилось», — улыбнулся про себя Петрович.
— Но ведь была еще куча всяких светских и развлекательных мероприятий. Вообще, как русская столица нас встретила, это незабываемо. Но, вот тебе — нюансик: Берта и один из ваших промышленников, Борис Луцкий, несколько вечеров провели в обществе только друг друга, практически никого и ничего вокруг себя не замечая. Сказать, что это многих удивило, — поскромничать. Хотя, говорят, что они раньше были знакомы, но тут что-то… э… вроде, сенсации вечера, наклюнулось, — рассмеялся Тирпиц.
— Да, мне как-то без интереса чужая личная жизнь, мне сегодня интереснее пушки, — прищурился Петрович, а про себя подумал: «О-ля-ля! Это интересный оборот. Не было ни гроша, да вдруг — алтын. Если такая неожиданная комбинация выгорит, то нам — сам черт не брат! Надо царю предложить Луцкому титулок какой дать, завалящий, чтоб Золотая рыбка точно с крючка не сошла…»
— Личная жизнь, это важно, что ни говори. Ты прости меня, Всеволод Федорович…
— Это за что еще?
— Понимаешь, еще в Берлине я очень просил Экселенца договориться с Государем о том, чтобы они дали нам побольше времени пообщаться. И видишь, как вышло… тебе, вместо того, чтобы заслужено оказаться в объятиях любящей супруги, приходится снова мчаться с нами во Владивосток.
— Не кори себя. Я ей обо всем отписал. Жены моряков понятливый народ. Тем более, что она сейчас счастлива возвращением старшего сына. И уже не сопляком с выпоротой задницей домой приехавшего, а мужчиной, офицером с Георгием в петлице.
Что же до меня, даже и не знаю, как это состояние пациента у врачей называется, но я пока, наверное, не отошел от всего. Короче, «возлюбивший войну»,[2] — Руднев печально вздохнул, неуверенно повертел в пальцах опустевший бокал, после чего глубокомысленно выдал:
Эх! А, давай еще по одной, что ли? За наших домашних…
***
К моменту, когда вторая поллитра благородного вискаря окончательно исчерпала себя, Петровичу вельми захорошело. Принимающая сторона периодически поклевывала носом и пару раз роняла кусок языковой колбасы с вилки, но по-моряцки держалась. И это радовало. Настало благостное время трепа по душам, когда дамский вопрос уже вчерне обсужден, не получив развития исключительно за отсутствием этих самых дам в зоне уверенного целеопределения, но возвышенная душа поет и жаждет чего-нить эдакого, а физические кондиции еще позволяют телу не растекаться в горизонталь…
— Альфред, а вот, все-таки, скажи: с чего это ты, еще в Берлине, задумал именно со мной все эти дела перетереть?
— Что значит «перетереть»?
— Ну, в смысле, обсудить. Есть же Степан Осипович. Начштаба Молас, наконец…
— Прикидываешься тугодумом? Или так понравилось звучание комплиментов?
— Честно? Приятно, конечно, — не стал скромничать Петрович.
— Я так и понял. Почему именно с тобой, спрашиваешь? Ну, твои «трюки на трапеции под куполом» в начале войны, это само собой. Это ты и сам понимаешь. Но я регулярно прочитывал не только ворох газет, но и донесения моих наблюдателей на ваших эскадрах. А они, мой дорогой, достаточно объективны. И меня заинтриговал не «новоявленный Нельсон», как о тебе трубили щелкоперы, а то, как ты «чудил», приводя в чувство сонное царство во Владивостоке, и переставлял пушки на своих крейсерах.
— Ну, воевать-то мне надо было хоть чем-то. После того, как Камимуру не удалось на минах поймать.
— Другой, получив прикуп в два броненосных крейсера, вряд ли помышлял бы о чем-то ином, кроме прорыва в Порт-Артур, под флаг к комфлоту…
Я был во Владивостоке в 1897-ом и думаю, что за эти годы там слишком многое не поменялось. Все-таки, ваши порядки я немножко знаю. Даже Чухнин не смог бы быстро привести порт, как базу, в должную форму для ведения войны, а он там был всего-то год с небольшим. Да, конечно, там у тебя был док. Но вместо полноценного морзавода — лишь ущербные мастерские. Однако! Ты не ушел, а стал упрямо вытаскивать на себя Камимуру! И вот это, Всеволод, было и неожиданно, и чертовски интересно.
Но, уж если хочешь совсем на чистоту, то после твоих первых блистательных побед в качестве командира крейсера, позже, в роли флотоводца, ничем особо выдающимся ты не отметился. Организационные дела, все эти доработки на старых и новых кораблях, что в Кронштадте и Севастополе с твоей подачи делались, причем в неимоверно сжатые для российской традиции сроки, — это меня магнитило к твоей персоне в первую очередь. Про торпедные катера — вообще отдельный разговор.