— Я — друг, — сказал он.
Девчонка кивнула и в следующий момент двинула ему коленом в диафрагму. Удар получился сильный и точный. Искин потерял дыхание и, потянув за собой биопак, грохнулся на пол. Плямкнули вакуумные присоски. Сквозь облако черных и зеленых мушек Искин разглядел, что пациентка шустро скатилась с кровати в противоположную сторону, определив ее естественным барьером.
Какая м… молодец.
— Вы кто?
Голова ее показалась над взбитым одеялом. Искин посипел и кое-как смог ответить:
— До… доктор.
— Друг Бальтазара?
— Кого?
— Бальтазара.
Искин зашевелился, напоминая самому себе перевернутого жука, и сел. По конечностям растекалась ватная слабость.
— Его зовут Генрих-Отто Баль.
— Но Баль — это же уменьшительное от Бальтазара?
Глаза у девчонки были карие и бесхитростные, большие, наивные, с желтоватым ободком по краю радужки.
— Нет, Баль — это Баль.
— Он меня обманул?
В этом вопросе было столько искреннего удивления, что Искин заподозрил, что девчонка жила то ли в интернате, то ли в месте, напрочь отрезанном от окружающего мира.
— А вы ему сказали ваше настоящее имя?
Девчонка кивнула и потащила к себе одеяло.
— А про обстоятельства, вынудившие вас… ну, в общем…
Искин, вздохнув, умолк.
— Лем! Лем, ты все? — поскребся в дверь Баль.
— Почти, — сказал Искин, оставаясь сидеть.
— Откроешь?
В окно брызнуло солнце. На серых обоях напротив проступил тонкий розовый узор. Они, оказывается, были с узором.
— Вы ему откроете? — шепотом спросила девчонка.
— Это все-таки его комната.
— Но если он не Бальтазар, то, может быть, и комната не его?
— Увы. Как ты себя чувствуешь?
Девчонка наклонила голову.
— Хорошо, но я не помню, что было ночью.