— Слыхали про испанских герильяс[17]?
— Читал в газетах.
— Страшные люди. Им плевать, что ты фельдшер. На тебе французский мундир, значит, враг. Пленных они не брали. Поймают — подвесят за ноги, отрежут мужские причиндалы, выпустят кишки и оставят умирать. Поэтому отбивались от них как могли, в том числе и медики. Пришлось и мне пострелять. Жить захочешь — не тому научишься.
— Кто ваши родители? — внезапно спросил Спешнев.
— Князь Друцкий-Любецкий Сергей Васильевич, из боковой ветви знаменитого литовского рода. Мать — могилевская мещанка, Мария Тимофеевна Бабицкая. В браке они не состояли — у отца имелась законная жена. Эта связь вызвала скандал, батюшка вынужден был уехать за границу. Там у них родился я. Батюшка меня очень любил, признал сыном, но дворянское достоинство и титул передать не мог. Поэтому я Руцкий. По настоянию матушки меня обучили ремеслу фельдшера — я имел к этому склонность. Пригодилось. После смерти родителей остался без средств к существованию, и хотел вернуться в Россию — нужные документы отец мне выправил. Но за мной пришли… Был бы жив отец, такого б не случилось: он имел вес в тамошнем обществе.
— Понятно, — кивнул Спешнев. — Хорошо, что все разъяснилось. А то я не мог понять, что за странный типус? Речь странная, держится, как чужак. Шпион? Не похоже. Шпионов не бьют саблей по голове и не бросают нагишом умирать у дороги. Простите за допрос, но сами понимаете: время военное, а тут подозрительный человек. Чем думаете заняться, как выйдем к нашим?
— Сначала нужно выйти.
— Но все же, — не отстал он. — Поступите в армию фельдшером?
— У меня нет свидетельства об обучении, как, впрочем, и других бумаг — все забрали французы. Как докажу, что я фельдшер[18].
— Ваша правда, — согласился капитан. — Не подумал.
— Дозвольте остаться при роте. Вне штата.
Я замер, ожидая его решения.
— Пусть будет так! — кивнул Спешнев. — Свою полезность, как фельдшер, вы доказали. Я чувствую себя лучше, помогло ваше лечение. А теперь узнал, что стреляете изрядно и вообще храбрец. В одиночку убить трех кавалеристов! За такое крест дают. Оставайтесь, Платон Сергеевич, буду рад.
— Благодарю! — поклонился я.
— Отдыхайте.
Я повернулся и отправился к кострам. Далеко, впрочем, не ушел. Меня перехватил Синицын.
— Дельце есть, Платон Сергеевич! — сказал, подмигнув.
Он отвел меня на край поляны, где у разосланных на траве шинелей топтались три унтера и каптенармус. Ротная аристократия собралась. Офицеры, они ведь сверху, в обыденную жизнь подразделения не вмешиваются, всем заправляют фельдфебель с унтерами. Маловато их здесь, так и рота неполная — едва треть после боя уцелела. При виде нас «аристократы» расступились. Итак, что тут у нас? Три седла и три парных саквы[19]. Содержимое последних вытряхнуто на шинели и даже аккуратно разложено. Какое-то тряпье, жестяные коробки, ножи с костяными ручками, патронные сумки, манерки и кошельки. Оружие: три сабли, одно ружье — короткое, ствол толстый с раструбом. Кавалерийский тромблон, заряжается картечью, удобно стрелять на скаку. Если бы гусар жахнул из него в меня… Я невольно поежился. Еще на шинели лежали шесть пистолетов, сбоку стояли три пары сапог.
— С гусар сняли, — пояснил фельдфебель. — Ты их убил, значит, твое.
Все пятеро уставились на меня. Ага! Застрели гусар егеря, трофеи пошли бы роте. Я же в штате не состою…
— А кони? — спросил я. — Живые хоть?
— Отощали малость, — сообщил каптенармус, — овсом бы подкормить. Но ехать можно, ежели одному и пересаживаться.
И вновь взгляды. Проверка на вшивость. Сейчас барин затребует лошадей, сядет в седло, возьмет на повод заводного коня и, груженный трофеями, поскачет прочь. До первого аванпоста — русского или французского. Французы — те застрелят сразу, русские немного помучают и признают шпионом — с тем же результатом.
Подумав, я подобрал с шинели манерку. Судя по весу, полная. Я стащил в горловины стакан и понюхал. Ого! Коньяк, вернее, бренди. Не получил он здесь еще свое знаменитое имя. Я напустил в стакан светло-коричневой жидкости и сделал глоток. Ароматная жидкость провалилась в желудок, внутри сразу потеплело.
— Угощайтесь, Аким Потапович! — протянул стакан фельдфебелю.
Тот взял стакан и осторожно глотнул.
— Скусно! — заключил и передал стакан стоявшему рядом каптенармусу. — Мягкая и горло не дерет.
— Из вина гонят, — пояснил я. — Бренди называется.
Стакан пошел по рукам. Остатки допил младший унтер, стоявший с краю, который и вернул стакан мне. Я надел его на горловину манерки.
— У меня для вас объявление, Аким Потапович и господа унтер-офицеры. Имел разговор с Семеном Павловичем, и он дал мне дозволение остаться при роте вне штата.
[17] Герильяс — испанские партизаны периода Наполеоновских войск. Отличались крайней жестокостью по отношению к французам. Те, впрочем, были не лучше.
[18] В отличие от военных врачей, которых готовили в Военно-медицинской академии, фельдшеров того времени обучали при госпиталях, набирая их из способных к этому солдат. Считались средним нестроевым составом, по чину равнялись унтер-офицерам.
[19] Саква — сумка кавалериста, приторачиваемая к седлу.