Несмотря на молодость Саливан тоже был обладателем отличной памяти, хоть память эта была и менее приятного свойства, чем аптекарская. Он всегда помнил, кто склонен горланить допоздна песни, кто скандалит с домочадцами, кто имеет свойство запускать свой кредит в лавке…
— Четверть мили на восток, — быстро сказал он, — Старая развалина в георгианском стиле с эркером. Это дом миссис Гаррисон, верно?
Лэйд кивнул.
— Он самый. Мне кажется, Эйф, нам с вами как джентльменам стоит нанести ей визит, дабы убедиться, что она находится в порядке и добром здравии.
— Вы с ума сошли! — вырвалось у Саливана, — Почти полночь!
— Я знаю, который час, — досадливо произнес Лэйд, — Что такое, Эйф? Испугались небольшой прогулки?
— Не хочу, чтобы в Хукахука начали говорить про Эйфа Саливана, что он имеет обыкновение ночами вламываться в дома пожилых леди, — буркнул констебль, — Что это за странная мысль пришла вам в голову, Чабб? Или вы полагаете, что у миссис Гаррисон есть проблемы, о которых я по какой-то причине не знаю?
Лэйд вздохнул.
«Нет, — мысленно ответил он, — У миссис Гаррисон нет проблем. У миссис Гаррисон завелись брауни. Такие, знаешь, маленькие человечки, которые по ночам хозяйничают на кухне. И судя по тому, что она недавно купила четыре унции крысиного яда, взаимоотношения между ними за последнее время не улучшились».
— Она была недавно у меня в лавке, — нехотя произнес он, — И мне показалось, что она находится в сильном душевном волнении.
Саливан прищурился. Лэйд заметил это даже в свете газовых фонарей.
— Ага. То-то вы всё выспрашивали у Фарлоу про стрихнин!
А он наблюдателен, подумал Лэйд. Может, и не так, как какой-нибудь бригадир Жерар из книжек в мягких обложках, которые тайком читает за кассой Сэнди, но и не болван. Что ж, тем лучше.
— Люди в ее возрасте часто испытывают… душевную тоску. А она уже много лет в трауре и почти не выходит из дома. Не хотел бы поднимать панику, но…
— Ах, черт! — Саливан хлопнул кулаком по ладони, — Понимаю, к чему вы клоните. Тохена![14] Только самоубийц мне в Хукахука и не доставало!
— Может, мои опасения и беспочвенны, но я бы не хотел давать им лишнюю пищу. Моей совести будет достаточно того, что миссис Гаррисон жива. Предлагаю предпринять небольшую прогулку до Мэнфорд-хаус, разбудить ее камеристку — Эсси, кажется, — и убедиться в том, что все в порядке. Если окажется, что я зря поднял тревогу — можете высмеять меня на следующем заседании Треста, думаю, Макензи охотно вас поддержит.
Но Саливан был далек от насмешливости.
— Спасибо, мистер Лайвстоун, — он крепко сжал локоть Лэйда, — Теперь я понимаю, отчего вас так уважают в Хукахука. Я имею в виду…
Лэйд усмехнулся.
— Просто Чабб, если вы не против. И лучше бы нам поспешить. Я надеюсь, Эсси не принимает на ночь снотворное?..
***
Лэйд не знал, как давно Хейвуд-стрит превратилась в Хукахука, и едва ли об этом знал кто-нибудь из нескольких сотен ее обитателей. По крайней мере, в то время, когда Лэйда это интересовало, никакой информации касательно этого раздобыть ему так и не удалось.
Хукахука на грубом полинезийском наречии означает «Яма» и в глубине души Лэйд полагал, что это слово вполне подходит тому кусочку Миддлдэка, что примостился в одном из самых укромных уголков острова, вдалеке от пышущего паром обжигающего Коппертауна, монументального и грозного Майринка, беспутного и шумного Шипспоттинга…
Дома здесь преимущественно были старые. Не такие старые, как древние громады Олд-Донована, похожие на высохших бледных мертвецов из камня, но, без сомнения, обладали почтенным возрастом. Впрочем, что такое возраст, если речь идет о Новом Бангоре, острове, для которого время было такой же игрушкой, как все остальное. Для которого и он сам, Лэйд Лайвстоун по прозвищу Чабб, был игрушкой. Быть может, лишь немногим более самостоятельной и сообразительной, чем прочие, но не более того.
Оживленная и шумная днем, Хукахука ночью неприятно преображалась. Лишившись пыхтящих локомобилей, кэбов, повозок и тачек, она походила на часы, внутри которых остановились все шестерни, мертвый механизм, лишенный своей естественной жизненной силы. Выложенная крупным камнем мостовая успела покрыться ночной капелью и выглядела холодной и скользкой, точно инструменты хирурга. Привалившиеся друг к другу каменными боками дома угрюмо взирали пустыми провалами окон. От этого взгляда Лэйду невольно хотелось поежиться.
«Ну пялься, пялься… — буркнул он мысленно, стараясь смотреть больше под ноги, чем по сторонам, — Пялься, старый ты каменный ублюдок. Уже задумал что-то? Снова какая-то игра? Снова решил позабавиться со старым Чаббом? Что ж, давай взглянем, что ты приготовил для меня в этот раз. И не истрешь ли ты об меня свои поганые зубы…»
Новый Бангор молчал, отзываясь лишь легким скрипом ставень и скрипом черепицы. Но Лэйд знал его достаточно долго, чтобы разбирать в этих звуках сдерживаемое злорадство. Впрочем, это могло быть и плодом растревоженного воображения. Существо столь древнее и могущественное, как Новый Бангор, едва ли было способно испытывать подобие человеческих эмоций.
— Мэнфорд-хаус, — должно быть, ночной город даже на привычного ко всему Саливана воздействовал неважно, он сделался замкнут и молчалив, — Вон тот, второй справа.
Лэйд никогда не считал себя знатоком архитектуры, старые здания чаще нагоняли на него уныние и скуку, чем восхищение, оттого, увидев обиталище миссис Гаррисон, он лишь поморщился. Он и сам вспомнил этот дом, грузный тяжелый булыжник, примостившийся как-то наособицу от прочих, похожий на огромную непропеченную хлебную буханку. Сходство это усиливалось подобием хлебных крошек — выкрошившегося кирпича из давно не знавших ремонта стен. А вот палисадник оказался на удивление ухожен — судя по всему, миссис Гаррисон, несмотря на траур, не оставляла попыток вдохнуть жизнь в эту мрачную каменную громаду.
— К ним иногда приходит садовник, — произнес Саливан, точно прочитав его мысли, — Только благодаря ему почтальону еще не требуется мачете для того, чтоб проложить дорогу к порогу.