— Время найдётся для разговора?
— Время — деньги.
— Ишь ты. И сколько твоё время стоит?
— Десять форинов.
— Пять.
— Десять.
— Шесть.
— Десять.
— Семь. Да что ж такого расскажешь ценного?
— Увижу форины — узнаешь. Десять.
— Восемь. Ладно, девять. Девять! Больше нет с собой, веришь?
— Не-а. Десять.
— Да ты здоров торговаться, я гляжу. Ладно, на вот.
— Давай. Эх!
— Ох! Держи!
— Уй-й!
жмот гад жмот гад
— Вот я неуклюжий. Лбами стукнулись, это надо же! Извиняй, братец. Не болит?
жмот гад жмот что рассказать шериф предупреждал глаза вылупил не болтать с городским узнает убьёт наплету самый хитрый самый умный старики нет стариков не знаю из ума выжили наплету
— Не болит, не болит. Пусти руку-то… Э! А деньги?
— Да я, знаешь, передумал. Дорогое уж очень время твоё. Бывай.
— Ну и пошел нахер.
— Чего сказал-то?
— Ничего, ничего…
Люди всегда любили деньги, ведь деньги, в том виде, в котором они есть, людям дали сами боги. Каждый серебряный форин, что ходил до войны по рукам в Энландрии, когда-то родился в ладонях Владычицы Островов, Прекрасной Хальдер. Теперь Хальдер была мертва, но остались ею созданные монеты. Остался в тех монетах и слабый, но прочно державшийся магический фон — об этом помнили немногие, а умели таким фоном пользоваться и вовсе единицы. Сам Репейник знал всего пару приёмов, вроде трюка, который помог ему выбраться к башне вчерашним вечером. Увы, старинных монет оставалось все меньше и меньше. В голодные годы большую часть денег переплавили, добавив олова, цинка и свинца. Плавка и примеси вытравили божественную магию напрочь.
— Покой, добрый человек! Ну и жара нынче, верно? Я говорю — жарко сегодня, сил нет. А? Нет? Оглох, что ли? Эй, дружище…
— Руку нахрен убрал.
всё оторву растерзаю не скажу про стариков не скажу пусть хоть трижды родители не скажу убью шериф не велел щас в клочья мясо мухи
— РУКУ НАХРЕН УБРАЛ!!!
— Ухожу-ухожу. Ушел. Всё.