Герасименко Анатолий
Пятна и царапины
Ю - маленькая, всего метр пятьдесят пять ростом, и весит килограммов сорок. Форма 'Шэн'. Инструкторы учили таскать человека, как мешок, перекинув через плечо и держа за ноги. Но мне не хочется таскать Ю, как мешок. Так что я несу её, как ребенка, прижимаю к груди, а это намного тяжелее. Спина моя ноет, ноги заплетаются, руки вот-вот отвалятся. И, как назло, каждый встречный подбегает, хватает за рукав и начинает причитать. 'Борис Андреич, что делать, периметр взяли, барьер не работает, гранаты рвутся, мы все умрём...' Будто я сам не вижу, что творится. Пожалуй, не надо было сейчас морфировать в Барона, стоило остаться Кузей. Дойти до подземного хода, донести с собой Ю через все эти бесконечные переходы, коридоры, патио, лаунжи, чилауты, черт знает, как это всё у них тут называется - а потом уже сменить Кузину неброскую, практичную форму 'В' на Баронову люксовую 'М'. Хотя кругом столько народу, и все орут, все бегают, почти все с пушками. Не факт, что Кузю пропустили бы, тем более с женой самого босса на руках. Нервы-то на пределе.
На дальней стене с грохотом вспучиваются рваные дыры. Пыль столбом. Ныряю за гигантскую каменную вазу, стараясь закрыть Ю своим телом. С праздничным звоном бьётся стекло. На улице кто-то орёт благим матом: голос кажется знакомым. Во рту становится горько от злости на сволочных аналитиков, которые затем и существуют, чтобы не случалось таких вот че-пэ. Неужели мало агентов забросили к Шикалёву? Ведь налицо хорошо подготовленный штурм, который готовился не одну неделю. Могли как-нибудь разведать, просчитать, выслать наводку: мол, нечисто что-то в стане врага, будь начеку. Я ведь не простой оперативник, а очень и очень дорогая игрушка. Когда становится по-настоящему жарко, таким, как я, предписывается драпать, не подвергая лишней опасности 'умный гель' под шкурой, мим-процессоры в башке и всё остальное. Ну вот, драпаю. Только сперва метнулся на третий этаж и разыскал Ю, контуженную, лежащую без сознания перед вынесенным взрывом окном. Как её не посекло осколками - чудо, да и только... Знал бы, что начнется заварушка - могли уйти по-тихому, еще затемно. Сволочные аналитики.
Выстрелы на улице становятся глуше, отдаляются. Встаю, беру на руки Ю и, пригнувшись, топаю прочь из комнаты. Скорей, скорей наружу, где у них здесь выход во внутренний двор? Лабиринт устроили, сатрапы... А ведь как удачно начинался день. Скопировал в себя матрицу Барона, прошёлся по дому, командуя прислугой и охраной - признают ли? Не заподозрят подмены? Признали, не заподозрили. Да и с чего бы, ведь я и снаружи был Бароном, и внутри. Говорил его голосом, думал его мыслями, потирал руки, как он, воздевал указательный палец, как он, растягивал в задумчивости окончания слов и хмурил левую бровь - всё, как он, потому что ассоциативная матрица из Бароновой головы жила теперь в моей голове. После завтрака поднялся в кабинет, разложил в идеальном порядке ручки, ежедневники и телефонные трубки (как всегда делал Барон, чертов аутист), включил комп и послал всем сообщение о сборе. И спустя четверть часа, когда по-утреннему бодрые головорезы слетелись за стол, объявил им: сегодня же забиваем стрелу Шикалёву и соглашаемся на все условия. Ох, что дальше было... Но ведь получилось. Почти. Могло получиться.
Я пинком открываю резную дверь и вываливаюсь с Ю на руках в солнечный внутренний двор. Тут же - ствол в лицо, мгновенное смертельное замешательство и: 'Виноват, Борис Андреич, не признал'. Здесь стоят двое здоровых бугаёв со складными автоматами, сейчас они готовы самоуничтожиться от почтения и осознания собственной жуткой ошибки. Секьюрити, блин. Прохожу мимо. 'А... Юлию Веньяновну вы... Помочь, может?..' Бугай уже сунул автомат за плечо, искривился дубовым торсом, тянет лапы к Ю - перехватить, чтобы обожаемый босс не надорвался, чтобы не велел казнить за излишнее охранное усердие. 'Сам, - шиплю, уворачиваясь от протянутых клешней, - уйди, дурак'. Он трогается следом, топает одесную, как перекачанный ангел-хранитель. 'Борис Андреич, давайте... Борис Андреич...' Я начинаю беситься. Что они здесь охраняют? Штурм идет снаружи, зачем они здесь, вооруженные нарезняком, в мирной тишине? Резко, так что подлетают лодыжки Ю, разворачиваюсь. Бугай вздрагивает, но не отступает. Чует неладное? В любом случае, попутчики мне ни к чему. Придется выпустить Барона.
...Омерзительное чувство, никогда не привыкну. Говорю, как он, думаю, как он. Сам становлюсь маленьким, незначительным, прячусь где-то в глубине разума. Сил остается только на то, чтоб не дать ему захватить всю власть целиком. Но он силён. И свободен. И ему (мне?) от этого хорошо. Да, мне зашибись. Мне лянхово. Да. Да-а.
- Пошёл, бадан, - говорю. (Краем отступающего, своего сознания дивлюсь - сколько ледяной тяжести в голосе, сколько барской, уверенной мощи). - Оба - на выход. Барьер отрубили, по дому гранатами лупят, а вы здесь друг другу стволы чистите?! Бегом марш!
Баданы сваливают - как ветром сдуло. Надо бы туда, за ними, волыну хватать и отстреливаться, валить гадов! Но никак. Тот, который внутри, умник - не даёт. Умнику надо делать ноги, ну, значит, и мне тоже. Крепче прижимаю к себе Юльку, пересекаю внутренний двор, вламываюсь в сад, иду напролом по клумбам, не до порядка сейчас. Жарко, солнце прям над башкой. Шиповник пахнет лянхово, не зря сажали. Эх, разнесут здесь всё шикалёвские, жалко. Юлька дышит слабо, но ровно. (Барон зовёт Ю - Юлькой.) Ничего, солнце, мы сейчас тебя осмотрим. Сейчас определим. Так, вот погреб за тепличкой. Ну, то есть все думают, что это - погреб, и даже садовники так думают, только мы с Юлькой знаем, чё там на самом деле. Подойдя к двери, оглядываюсь: никто не смотрит? Никого нет, охрана побежала сдыхать под пули, садовники, видно, с перепугу в грядки закопались, горничные сидят по чуланам. (Безопасно. Можно загнать Барона обратно, и надеюсь, насовсем). Пялюсь на дверь. Не хочу, а пялюсь. Считаю пятна и царапины на краске - сначала в том порядке, в каком глаз кинул, потом задом наперёд, от крайней царапины к первому пятну. Умник так хочет. Шесть, семь, восемь. А я не хочу!! Десять, одиннадцать. Я не хочу! (Подсчёт занимает секунды три-четыре, не больше, и это самый быстрый способ деактивировать чужую личность. Способ мой собственный, сам придумал). Я не хочу. Восемь, шесть, пять. Я... Три, два, один.
Готово. Барон задавлен и заперт где-то на задворках моей несчастной головы. Тяжко с ним сладить, борется, как медведь. С Кузей было намного легче. Впрочем, надеюсь, больше Барон не пригодится. Перехватив Ю наперевес, тянусь рукой к ржавой жестяной заплатке над огромным замком. Под заплаткой - дактилоскопический сканер. Баронова рука накрывает сенсорную панель. Миг - и дверь с чмоканьем открывается, распахивается вместе с бутафорским амбарным замком. Вниз, по ступеням. Тусклые лампочки, стоялый воздух. Тянет плесенью и тухлятиной, как в родной питерской парадной на улице Рентгена, где мама живет до сих пор. Двадцать первый век в зените, а мама говорит, что воняет так же, как в советские времена. Из подвала несёт. Вот и здесь так же. Подземелья времени неподвластны...
- Борис Андреич, - звучит глумливый, подлый голос. - В подвал собрались? О, и Юль-Веньяновна с вами... Картошку перебрать решили?
Оборачиваюсь. У входа, почти задевая головой притолоку, маячит парень лет двадцати с пистолетом в руке. Парень крупный, но сложен плохо, торчит пузцо, ноги кривоваты. Из низов общества, стало быть, раз не хватило на дизайнерское тело. Кто-то из многочисленных головорезов... Нет, совершенно не помню. Но мне и не надо. Помнит Барон. Эх, а я-то надеялся больше его не активировать. Ну давай, вперёд, Барон.
- Серый! - звучит тяжкий голос. - Шабик! Забыл, как я тебя из детдома вытащил? Забыл, кто тебя кормил-одевал? А? Так я напомню.
- Не забыл, Борис Андреич, - Серый лыбится. - Только ни хрена ты не Борис Андреич. Я с самого начала понял, что у нас подменыш завелся. Да ты хитрый больно, не поймать. Видать, хорошо готовился.