— Откуда ты только его добываешь, — слабо улыбнулась Алби, — всех за это в тюрьму сажают, а ты...
— И я сажаю. Сталкеров. А конфискат отправляю на утилизацию. Но не весь. Не самому же мне за «скеем» во Внешний мир мотаться, не мальчик, чай, тем более, что надо совсем чуть-чуть.
— Ну давай, — Алби потянулась как кошка и прикрыла глаза, — накапай, только не в воду.
— А мадам знает толк, — усмехнулся Гарт, — тебя опасно спускать с поводка. — Он осторожно добавил в алкоголь по две капли прозрачного секрета из красного пузатого плода, похожего на сладкий перец. По спальне разнёсся странный, едва уловимый аромат, от которого волоски на руках вставали дыбом.
— Да ну тебя к чёрту, — Алби схватила стакан и одним глотком выпила смесь настойки и «скея», — тоже мне, командир нашёлся. Галстук с полосой. На службе командуй. А здесь... — Она непроизвольно выгнулась дугой, пока дурман из Внешнего мира заволакивал её глаза радужной пеленой, — а здесь буду командовать я...
Рифус Гарт, затаив дыхание, наблюдал за этой переменой. Он мог бы обойтись и без наркотика, в конце концов, любой мужчина обычно в курсе, как доставить удовольствие собственной жене, но «скей» позволял полностью отрешиться от мира, затягивая в бархатный плен невыразимых чувственных переживаний. Одна доза в месяц, Гарт жёстко контролировал употребление, памятуя и о судьбе штырьков, и о несчастных подопытных из Института, после чего кафедра физиологии недосчиталась парочки научных сотрудников и одного уважаемого профессора. Одна доза в месяц, две капли на стакан, не больше... но раз в тридцать дней он позволял себе и Алби оторваться на полную катушку, так, что по утрам он просыпался с расцарапанной спиной, сладкой ноющей болью во всём теле и тёмно-красными следами в самых неожиданных местах. Алби же в такие моменты категорично заявляла, что на службу не пойдёт, а будет лежать, закутавшись в плед, и предаваться нескромным воспоминаниям. Пара минут препирательств обычно заканчивались в пользу Рифуса, но однажды даже он не смог вытащить девушку из постели и плюнул на эти попытки, решив милосердно не засчитывать прогул. Сам виноват, в конце концов.
— Тебя долго ждать? — Дыхание у Алби стало частым и прерывистым, зрачки сузились до крошечных чёрных точек, из-за чего зелень глаз казалась особенно глубокой. Губы слегка подрагивали. Ещё немного — и струна порвётся.
Капитан выждал ещё несколько секунд. Умение поймать последний момент перед срывом доставляло ему почти такое же удовольствие, как и последующие несколько часов безостановочного круговорота в кромешной тьме — единственным побочным эффектом «скея» для Алби была светобоязнь. Ну ничего, на ощупь даже интереснее.
* * *
Утром Алби проснулась поперёк кровати, обняв подушку и запутавшись в простыне. Рифус уже уехал «инспектировать пограничный участок», на прикроватной тумбочке лежали ключи от катера и планшет, мигающий письмом.
«Лодку я заправил, прогноз сегодня хороший, почти полный штиль. "Скея" больше тебе не дам, так и знай, я сегодня еле себя на ноги поднял, совсем ты меня не бережёшь, мне всё-таки не семнадцать лет. Рассчитываю обернуться до полуночи. Отдыхай. Целую. Р.»
Ну вот и хорошо, рассеянно подумала Алби, пытаясь выбраться из шёлкового плена, значит, буду кататься на катере. Кататься на катере, может, даже искупаюсь в заливе, покормлю чаек... Тело обволакивала знакомая истома, не позволявшая совершать резких движений. «Скей» уже выветрился из головы, оставив после себя чувство лёгкости и невесомости. «Не берегу я его... Да я пошевелиться могу с трудом... опять шарфик искать... как же мне лень...» Она сама не заметила, как снова задремала.
* * *
Внедорожник летел по сухой, растрескавшейся земле, кое-где покрытой желтоватой травой и кривыми, похожими на костистые пальцы, кустарниками. По равнине пучками носились перекати-поле, иногда попадая в пылевые вихри, вырывавшиеся из-под колёс. Водитель гигантской машины своё дело знал, держа скорость на последнем допустимом пределе. Распоряжение капитана не оставляло возможности для превратного толкования: «Гони во весь опор», так что молодой сержант, с детства влюблённый в автомобили, выжимал из своего железного друга всё, на что тот был способен. Внедорожник окутывало облако мелкой серой пыли. Восточный сектор был самым непригодным для жизни во всей Ойкумене, здесь не было ни конгломератов, ни компактных поселений, так распространённых на севере и западе, ни даже одиноких домишек вроде того, где жила Рена Кинтер. Только полупустыня-полустепь, бескрайняя, серо-жёлтая, сливавшаяся на горизонте с таким же небом и плавно переходящая в пепельную равнину, где не было жизни вот уже триста лет.
Рифус Гарт молча разглядывал через пуленепробиваемое стекло унылый пейзаж. Его мысли всё чаще поневоле возвращались к Внешнему миру, миру остервенелой жажды жизни, миру, в котором человека поджидали плотоядные папоротники, чей сок прожигал плоть до костей, хищные цветы, гроза всех тамошних насекомых, гигантские рыжие волки с саблевидными клыками и блестящей шерстью, больше похожей на чешую, больно обжигающие лианы, на которых росли похожие на мешочки плоды с возбуждающим наркотиком и многое, многое другое. Этот мир так разительно отличался от Ойкумены, что Рифус ловил себя на мысли: а если бы люди не начали обустраивать свой клочок суши по-своему и отдали бы право природе самой распоряжаться своими ресурсами? Что бы тогда было? Приспособились бы люди к влажному буйству жизни или ультрафиолет поставил бы крест на этих попытках? И что теперь зародилось в бурлящих джунглях, новое, неведомое... смертельно опасное. Гарт задумчиво теребил конец галстука. Ничего. Ещё пара часов, и он достигнет участка, вверенного сержанту Дирку Хаулзу.
— Господин капитан. — Дирк Хаулз пожал протянутую руку, но настороженность в его взгляде никуда не делась. Рукопожатие с его стороны было нарочито сильным, но «красногалстучник», казалось, на это не обратил ни малейшего внимания. — Как вы добрались?
— С ветерком. У вас тут только гонки на внедорожниках устраивать, кстати, возьмите на заметку. У вас неплохой участок, сержант, прекрасный обзор. Бедный штырёк, это ж надо было умудриться выбрать именно этот сектор. Кстати, а какой у вас график? Не можете же вы торчать здесь бесконечно, как в заточении?
— У меня двое напарников, — буркнул Дирк, — мы дежурим сутки через трое две недели, потом две недели отдыха дома. Этот режим не менялся годами.
— Разумно, — кивнул Гарт, — оставаться здесь дольше, так и умом тронуться недолго. Да и супругу надо хоть иногда навещать. Ну, показывайте.
— Э-э-э... что именно?
— Всё. Ваш наблюдательный пункт, точку, где вы подстрелили штырька, расскажете, с какой стороны он приближался и как быстро вы его засекли. Кстати, тело уже отправлено в мой отдел?
— Да, я прислал вам оповещение.
— Отлично. Этот ваш ветер выдувает из головы все мысли. — То, что половина мыслей у Гарта сводилась к воспоминаниям о Внешнем мире, а вторая половина — к минувшей ночи, он решил не озвучивать. Этот погранец и так не лучшего мнения о командире особой бригады.
Дирк Хаулз исподлобья оглядывал гостя из «Красного отдела». Тоже мне, сноб. Через полчаса этот щёгольский костюм превратится в грязно-серое запылённое нечто, а травинки и песок капитан задолбается вычёсывать из волос, да и из бровей тоже. Пограничная служба это вам не налёты на лаборатории, здесь нет кондиционеров, кофеварок, удобных кресел и видеосвязи в любой момент. Ну ладно, видеосвязь у Дирка Хаулза была, да и кофеварка тоже, но он всё равно сознательно пытался отгородиться от ищейки в красном галстуке. Если бы не прямой приказ командующего, хрена два Дирк стал бы показывать этому лощёному хлыщу свой участок. Что этот тип может понимать в патрулировании границ? «Он умеет их обходить». И осознание этого доводило бравого сержанта до белого каления.
— Вот та точка, с которой я отследил этого... штырька.
Гарт взял бинокль и всмотрелся вдаль. Ничего, пепельная гладь почти до горизонта, но Рифус Гарт знал, что там не сухая выдубленная солнцем и ветрами земля, а мягкий, мелкий, как мука, серый пепел, в который ноги погружались выше колен. Он был неподвластен капризам стихии, этот пепел, будто нейтральная полоса навек застыла в оцепенении, и вечный штиль дрожащим маревом окутывал останки миллионов людей. Над равниной висели тучи, такие же бесплодные, как страшная серая пустыня, не пролившие за десятки лет ни капли дождя. Гарт внутренне содрогнулся. Воистину, природа умеет мстить. Иметь перед глазами вечное напоминание о безумии тех лет... неудивительно, что отбор в пограничники даже строже и суровей, чем в особую бригаду. Он обернулся к Дирку Хаулзу.
— Он шёл? Бежал? Или, может, полз?
— Он бежал. — коротко ответил сержант.
— Бежал... — задумчиво повторил Рифус Гарт. Подтверждались худшие опасения. — Когда вы его застрелили... что вы можете сказать о выражении его... морды?
— Какое может быть выражение у обезьяны? — удивился Дирк. — Глаза выпучены, рот раззявлен, будто он кричал. Хотя я уложил его одним выстрелом в лоб, мгновенно. Он не мог мучиться из-за пули. Он... оно.