— Отцепись, — одернула руку Маша. — Не смей ко мне прикасаться!
— Ты все еще моя жена! — строго напомнил Витольд, прикрывая за собой обе створки двери.
— Надо развод оформить, — устало заметила она, отходя на безопасное расстояние. — Ты подашь иск или я?
— Я не собираюсь разводиться, — ухмыльнулся он, приближаясь.
— Значит, я подам, — отмахнулась Маша, пытаясь обойти мужа. Но тот не позволил.
— Не советую, — рыкнул Витольд, нависая над ней.
— Отвали, Стрельников, — оттолкнула жена. — Иди советуй своим куколкам. Дай пожить спокойно.
— Завелся кто-то особенный? — вкрадчиво поинтересовался муж, похоже, в одночасье передумавший становиться бывшим.
Маше хотелось объяснить, что заводятся блохи, тараканы и мыши.
— Тебе-то что? Интересуешься моей жизнью, Вит?
— Много на себя берешь, Мэри! Ты спишь с ним?
Он схватил ее за плечи и резко притянул к себе. Обнимая, словно удерживая, одной рукой, ладонью другой провел по лицу жены. И повторил вопрос, терзавший уже несколько часов:
— Ты спишь с ним?
— С кем? — Мэри вытаращила на него глаза. — Стрельников, с тобой все в порядке?
— С особенным мужчиной?
Слово «особенный» отдавало сарказмом, а сам разговор идиотской мыльной оперой.
— Ты в своем уме? — Маша попыталась вырваться из объятий, больше напоминавших тиски.
— С другим мужчиной! Отвечай! — рыкнул он, удерживая жену.
Витольд прижал ее еще крепче, а ладонь со щеки медленно стала спускаться на шею, потом на плечо, очень медленно приближаясь к груди.
— Ты редкий идиот. — Маша рассердилась не на шутку, спихнула в сторону ладонь, чуть не накрывшую ее грудь, попробовала освободиться из медвежьих объятий. А потом внятно, по слогам, будто для умственно отсталого, произнесла:
— У меня нет другого мужчины. Я ни с кем не сплю. Мне хватило тебя по гроб жизни!
Витольд хотел заорать, что она врет, он же видел ее сегодня около парка вот в этом самом платье, с хахалем под ручку! Но выставлять себя еще большим дураком не захотел. Кроме Вадима, никто не в курсе. И не узнает никогда! Тем более цветы и парк естественные признаки конфетно-букетного периода. Скорей всего, до койки дело еще не дошло. Он всмотрелся в лицо жены. В глазах плескалась боль, давняя, тупая, к которой постепенно привыкаешь. Он видел такие глаза у своих больных. Выходит, для нее, его единственной любимой женщины, он сам стал чужеродным наростом, причиняющим страдания.
— Мэри. — Витольд ослабил хватку и снова погладил ее по лицу, нежно, слегка касаясь костяшками пальцев. — Мэри…
— Я просила тебя так меня не называть. Неужели трудно запомнить? — тихо осведомилась Маша. — В какую игру ты играешь, Витольд? — Жена подняла на него глаза, сухие и бесстрастные. — Давай разведемся. Я с детьми перееду к родителям …
— Нет! — Он застыл на месте. Только эти объятия и имели значение. Он взял себя в руки и добавил сурово — Никакого развода! Не надейся! Пожили раздельно и хватит. Закончились вольные деньки, Мэри!
— Это ты говоришь? Мне? — Жена задохнулась от возмущения. — Мои вольные деньки?
Маша смотрела на него и ничего не понимала. Сегодня вроде не первое апреля. Или она что-то пропустила?
— Это надолго? Что за новая прихоть? А когда тебе надоест? — Она затараторила быстро-быстро, при этом пытаясь отойти от него. Не получилось. — Ты о детях подумал? Или опять развернешься и уйдешь, а мне придется рассказывать им сказки о том, как ты занят, и капать в сок успокоительное! Ты реши, наконец, с кем ты? Пристань к одному берегу. А то болтаешься, как… — Она осеклась и отвернулась к стене, пытаясь справиться с собой.
— Мэри, пожалуйста! Заклинаю тебя, — взмолился Витольд. — Дай мне последнюю возможность…
— Ты заболел? — хмыкнула она.