Бабулька осматривала меня внимательным взглядом секунд пятнадцать, после чего, отойдя немного в сторону, тихо сказала.
— Заходи.
И я зашла. Домик состоял всего из одной комнаты внутри которой была печь, стол, широкая лавка, которая шла вдоль стены с окном, два табурета, несколько сундуков, да к стене прибито было несколько полок. Вот и все. Замерев посреди помещения, я вопросительно посмотрела на его хозяйку.
— Можешь звать меня бабушкой Гатой. В сундуке, что в углу стоит, лежат вещи для тебя. В том что рядом с ним, все чем можно застелить лавку и лечь там спать. На столе похлебка и кусок хлеба. Переодевайся, ешь, да спать ложись. Разговаривать будем утром, когда ты отдохнешь.
Так как к этому времени я чувствовала жуткую усталость как физическую, так и моральную, то спорить не стала, а просто сделала то, что мне сказали. Не успела моя голова опуститься на подушку набитую соломой, как я тут же уснула крепким сном без каких-либо сновидений.
Глава 3
Просунулась я резко. Вот только что еще спала, а сейчас уже лежала с открытыми глазами.
Несмотря на то, что на улице только начало сереть и толком ничего вокруг рассмотреть было нельзя, я точно помнила где нахожусь и что со мной произошло. В последний раз я просыпалась так резко… да никогда не просыпалась, ни так рано, ни так внезапно. И все потому, что никогда не жила в деревне и, соответственно, петушиное кукареканье никогда не служило мне будильником. Наша семья, во всяком случае те несколько поколений о которых я знала, были городскими жителями.
От воспоминаний о семье, в ту же секунду запершило в горле, а на глаза набежали слезы. Нет, соскучиться по ним я еще не успела, но вот от мыслей, как это ночь прошла для моих родителей, в сердце поселилась болезненная тоска. Мама, наверняка, глаз не сомкнула и уже все больницы обзвонила, а папа поднял свои связи и организовал мои поиски. Вот только меня они так и не найдут.
Свернувшись калачиком и укрывшись с головой, я постаралась заглушить свои рыдания. Вчера, находясь в шоковом состоянии от произошедшего, я до конца не осознала всего, а вот сегодня четко поняла, что назад дороги не будет, да и здесь меня не ждет ничего хорошо.
— Тише, девочка, тише. Жива и ладно. А дадут боги, то все еще хорошо сложиться. А сейчас расскажи-ка мне, кто ты и что с тобой произошло.
И я рассказала. Знахарка слушала меня молча, не перебивая, разве что, сев рядом, успокаивающе гладила по волосам. А когда я, закончив замолчала, она, печально вздохнув, сочувственно посмотрела на меня.
— Крепись девочка. Боги всегда отмеряют нам именно столько, сколько мы в состоянии вынести. Так что неси свою ношу достойно, даже если она тебе, кроме горя, ничего больше не принесет. Возможно, тогда всевышние сжалятся и на твою долю все же отсыплют хоть немного счастья.
От услышанных слов, слезы на моих глаза моментально высохли и мне захотелось тут же грубо сказать, куда эти их боги могут засунуть свою жалость. Впрочем, как и мою покорность. За свою жизнь, пусть и в этом новом мире, я собиралась побороться. Во всяком случае, сдаваться вот так сразу и готовиться как овца, идти принимать свою смерть, уж точно не собиралась. Не зря же тот старик вчера сказал, что для того чтобы осуществилось это их пророчество, в котором мне выделена не самая лучшая роль, нужно чтобы было выполнено еще множество условий. Знать бы какие именно, чтобы помешать им осуществиться. Но что уж там. Пока неплохо бы разобраться, что это за мир. Об этом я и спросила знахарку.
— Расскажу, но не сейчас. Давай для начала займемся делами. Только вот знаешь что, девочка, тот, кто привел тебя в этот мир, был прав в одном, а именно в том, что не стоит никому больше говорить, кто ты и для чего тебя спасли. А это значит, первым делом, мы должны сжечь все, что могло бы указать на твою иномирность.
Собрав в охапку всю свою одежду, я поспешила за знахаркой на улицу. Было ли мне жаль расставаться со своими вещами? Не сказала бы. Разве что с бельем, так как взамен мне ничего не дали, только длинную рубашку из довольно грубой ткани. Но баба Гата, ничего не разрешила оставить.
Я ожидала, что мы сейчас начнем разводить костер, но ничего такого не произошло. Сказав отойди немного в сторону, знахарка сыпнула какого-то порошка на мои вещи и их моментально обаяло пламя. И пяти минут не прошло, как легкий ветерок развеял оставшийся пепел.
— Ну а теперь неси сюда свою коробку.
Услышав просьбу старушки, я не сразу поняла о чем она говорит. А когда поняла, бросилась в дом и, схватив футляр со скрипкой, прижала его к груди.
— Нет. Не отдам.
Что-что, а скрипку я не собиралась сжигать. Уж лучше тогда сразу умереть. Без музыки я ничто. Ведь все эти годы только ею жила, да и будущее свое с нею связывала.
— Что это?
Старуха не спорила со мной, а только с любопытством рассматривала футляр в моих руках.
— Это музыкальный инструмент.
— Ты умеешь на нем играть? — вместо ответа, я только кивнула, ведь от страха потерять дорогой сердцу предмет, горло свело спазмом, а на глаза опять набежали слезы. — Сыграй тогда.
Второй раз меня просить не надо было. Достав скрипку, я проверила натяжение струн, после чего начала играть. Мне очень хотелось, чтобы знахарка оценила мою музыку. Поэтому играла самые сложные произведения, которые мой испуганный мозг смог сейчас вспомнить. После третей мелодии, я опустила смычок, вопросительно посмотрев на старуху, в ожидании вердикта.
— Ну что же, музыка красивая. Странная, но красивая.
— Странная?
Я не поняла оценку и, нахмурившись, стала ждать объяснений.
— Непривычная. У нас другая. А еще она у тебя мертвая.