— И всё же она мне подходит. Не хочет подписывать — значит, консуммация брака произойдёт сегодня. Мне нужны гарантии
Но судя по тому, как расправил отец плечи, он успел вспомнить, что он — барон, а не какой-то мелкий дворянчик.
Мама же моя была вождём! Она оставила свой народ, оставила Солнечную Долину, спускаясь вслед за отцом в человеческие земли…
Отец не ждал, что она согласится. А после долго не мог поверить своему счастью. У фениксов есть традиция: приглашая жену в свой дом, мужчина совершает подвиг в её честь и преподносит ей Дар Жизни — для каждой пары он свой. Девушка обязана его принять, даже если намерена ответить отказом. Так вольный народ чтит своих женщин.
Наш обычай гораздо красивее людского. Люди ценят деньги больше поступков.
Отец слышал об этом обычае и потому спросил маму, чего бы ей хотелось. И поклялся добыть это, чем бы то ни было. Мама ответила, что ничего не нужно, просто он останется должен ей желание. Отец дал слово, что исполнит всё, что она попросит… А мама попросила свободы для меня. Когда меня забрали с островов, я ничего не сказала отцу. Он сам пришёл говорить со мной, сказал, что его слово, данное маме, всё ещё в силе. И я сама вольна выбирать себе господина. Мужа. Понятие свободы у людей и фениксов всё же очень разное.
…До меня отцу, конечно, нет дела, у меня нет иллюзий на этот счёт. Но позволить гостю порочить имя своего рода, в своём доме…
— Удачная шутка, герцог, — проговорил барон Майер с ледяной улыбкой. В этот момент я готова была простить ему всё: равнодушие, холодность, даже то, что позволил забрать меня из Долины. — Мы оценили. Уверен, все, кроме моей дочери. Ровно через три дня, четырнадцатого разноцвета вы можете официально претендовать на её руку.
Высокий силуэт отца словно подёрнулся туманом.
Как заворожённая я смотрела, как отец берёт перо и склоняется над брачным соглашением.
— Папа… — вырвалось у меня, как когда-то в детстве.
Плечи отца, стоявшего вполоборота ко мне, дрогнули. После чего он быстро расписался в бумагах.
— Что ж. Так даже проще, — процедил довольным тоном МакОртаз.
Я понятия не имею, как герцог это проделал. Он не сдвинулся с места, а моё плечо вдруг обожгла ледяная хватка! С рваным всхлипом я рванулась в сторону, потому что ну не железная я! И у выдержки моей есть предел… Но ничего не вышло. Ледяные пальцы лишь сжались ещё сильнее, причиняя боль.
Я затрепыхалась, как птица в силке, чуть не искрошила зубы в пыль, решив, что этот старый садист не услышит от меня ни звука! МакОртаз же приближался ко мне нарочито медленно, растягивая мою агонию. Хуже всего было то, что отец всё видел! Видел и… оставался стоять на своём месте!
Приблизившись, МакОртаз поддел пальцами мой подбородок, вынуждая чуть ли не воспарить над полом. Так и воспарила бы, если бы не проклятый корсет! Чужие жадные руки бесцеремонно заскользили по моему телу, ощупывая, как товар на рынке… Я понять ничего толком не успела, как на шее сомкнулись пальцы герцога.
«Он же сейчас задушит меня», — пронеслось в голове, пока я, превозмогая боль в плече, вцепилась в руки МакОртаза со всей силой и пыталась оторвать их от своего горла.
7.3
Шею вдруг обожгло, из груди невольно вырвался стон.
Стоило хватке ослабнуть, как я отбросила от себя чужие руки и отпрыгнула в сторону!
Герцог уже не смотрел в мою сторону.
Бросив взгляд на отца, он вышел из кабинета.
Я осталась одна: практически сразу кабинет покинул отец, избегая смотреть на меня, а следом за ним, шелестя юбкой, выскочила Юлиана.
Ноги внезапно перестали меня держать, и я облокотилась о стену, тяжело дыша и осторожно трогая горло. В таком виде меня и застал мажордом, который искал по всему дому, чтобы везти на вокзал. По бесстрастному лицу Сванхальдора никогда нельзя понять, что он чувствует — раздражение? Скуку? Злость?
Но когда взгляд мажордома упал на мою шею, он скривился, словно надкусил марокийский лимон и обругал герцога старым сукиным сыном. А потом объяснил мне, что «старый сукин сын, чтоб ему подыхать медленно и печально» нарушил закон. Вот только если обращусь с этим в жандармерию, светящейся змеи, обвившейся вокруг моей шеи и поглощающей свой хвост, «не заметят». У жандармов, как известно, очень избирательное зрение, когда дело касается драгхов…
А эта метка перенесёт меня к дедуле МакОртазу по первому его зову!
— Вот же шрявь гнилая!!! — вот теперь Сванхальдор смотрел на меня удивлённо: прежде я при нём не ругалась.
Герцог знает, когда у меня день рождения, и нет никаких сомнений, что он воспользуется правом, данным ему отцом, в день моего совершеннолетия. И у меня без малого три дня, чтобы избежать следующей встречи с мерзавцем.
Сванхальдор подал мне воды и уже на перроне, на прощание попросил быть умницей. Ради памяти мамы не делать глупостей…
Быть хорошей девочкой…