— Меня направили сюда по месту прописки, — словарь прочитал мои документы и немного смутился.
— Мои трухлявые страницы! Ты ж хозяйская дочка… Вернулась, наконец!
Книги заговорили все разом, выражая свои эмоции.
— Замолчите! — пресёк волнения толковый словарь. — Добро пожаловать домой, Аттика. Мы тебя давно ждали.
Слова старой книги сжали сердце радостной болью. Я столько лет этого ждала!
— А где мои родители?
Странное молчание парализовало книги.
Вторая глава
Смахнув пыль со старого семейного альбома, я переворачивала страницы жизни гарпий семьи Гейл. Здесь были детские фотографии отца и снимки с друзьями и однокурсниками, в его взгляде чувствовалась юношеская дерзать и озорство, а крылья такого же цвета, как и мои.
Я легонько коснулась подушечками пальцев картинки, словно пыталась почувствовать живое тепло. Но, увы, его уже не было в живых.
— Как это произошло?
— Сердце не выдержало — инфаркт, — грустно ответил Толковый, — в тот же день пропала и ты. А мы остались совсем одни.
— А моя мать?
— Мы не знаем её.
— Как это? Так не бывает.
— В мире гарпий бывает. Поставь меня повыше, чтобы я мог тебе показать.
Установив Толковый на верхнюю полку, я подчинилась его команде — стала одну за другой перебирать картины, лежащие стопками по всему дому. В основном это были пейзажи и рисунки комнат. Он остановил поиски, когда я наткнулась на изображение детской спальни.
— Это она! Возьми меня в руки, дочка.
Я взяла старую книгу и стала рассматривать изображение.
— Не узнаешь?
— Да как же она узнает, старый ты папирус! Ей же два года было! — прилетело от одноротой книги.
— Но-но, дамочка! Вашего мнения не спрашивали!
— Я не обязана молчать…
— Так, прекратите оба! Что я должна узнать на картине?
Ссора тут же закончилась. Только Толковый словарь добавил шепотом:
— Ох уж эти любовные романы. Вечно лезут туда, куда их не просят… Коснись полотна и всё поймешь.
С недоверием, но я дотронулась до картины… и моя рука провалилась в изображение, становясь частью рисунка. Превозмогая страх, я просунула и вторую руку… голову… туловище, прихватив с собой говорящего советника.
Я оказалась в детской комнате, вошла в неё через картину, будто в дверь. Нежно бежевые обои выглядели свежими — наверное, время не властно над картинными комнатами. Детский комод и аккуратная белая колыбелька, подвешенная на веревках к потолку.
— Это твоя комната, — сказал словарь.
Я с содроганием представила, как отец подходил ко мне ночью и утирал мои слезы. Как играл со мной в мячик, как крепко обнимал и кружил меня в воздухе… Теперь я хоть знала, как он выглядел. Взглянув в колыбельку, я непонимающе уставилась на то, что там лежало: