Мысль о сравнении с отцом была крайне неприятной. Захотелось наглядно доказать нахалке, насколько далеки мои чувства от родственных. Хорошо бы наедине. Обнаженными.
Она отключилась, и стала размеренно вдыхать воздух.
Я же взошел на сцену. Теперь весь остальной мир с его пустяковыми проблемами и трудностями перестал существовать. Только хирург, запас знаний и скальпель.
Или…
Периферическое зрение действовало отлично. Я видел нежный овал лица Синицыной и чуть приоткрытые губы, а потом перевел взгляд на ничем не испорченную кожу живота. Блятство.
— Делаем эндоскопию, — проговорил я глухо из-за тонкой маски на лице.
— Но, — удивилась медсестра, протягивая мне скальпель, — в карте указана обширная операция.
— Я гораздо лучше вас знаю, что там написано. Я сам заполнял её. Готовим эндоскопию, — резко напомнил я о своих соответствующих полномочиях.
Девушка лишь пожала плечами, убрала скальпель и стала спешно готовить эндоскоп. Не в её правилах спорить с взбалмошными врачами. Её дело маленькое — слушаться.
— И что ты напишешь в отчете? — спросил Богатырев, когда операция закончилась, и мы уже мыли руки. — Или сам оплатишь?
— Подумаю, — посмотрел я на себя в зеркало, внутренне изумляясь своей эскападе. Что на меня нашло?
— Девчонка, конечно, ничего такая, но, как по мне, заурядная влюбленная в тебя пациентка. Сколько ты таких уже видел? А сколько увидишь? Чем она тебя так привлекла?
— Если бы я знал, — я похлопал по плечу коллегу и устремился к выходу, стряхивая с рук капли воды.
Открыв двери, я обернулся. Прямо за спиной Богатырева располагалась операционная, где как раз отключали лампы. — Прикроешь?
— Спрашиваешь, я еще не забыл, как ты меня в чувство после развода приводил. Было забавно.
— Только если считать плавание в минус три веселым занятием.
— Сработало же.
Я вспомнил операционную, которую почти разбил пьяный Влад. После, по моему распоряжению, буйного тащили на улицу три не самых слабых санитара и швырнули в мелководье реки, что протекала рядом с больницей. Лед из-за течения был тонкий и тяжелое тело его с легкостью проломило. Я сам вытащил коллегу из воды и выделил палату, а потом выгородил, зная, что должники лишними не бывают.
— Это верно, буянить ты формально перестал. Увидимся, — с беглою усмешкой откланялся я, последний раз взглянув на Синицыну, чьи веки уже затрепыхались.
Глава 5. Обманный сон
Тьма окружала меня со всех сторон. Я то погружалась в неё, как в бездну мрачного океана, то выплывала на поверхность, схватывая полуоткрывшимися глазами лоскутки света.
Однако проблески сознания раз за разом становились все длиннее. Сквозь пелену до меня доносились глухие звуки. Изо всех сил сосредоточившись, я смогла их понемногу различить: вот бубнёж санитаров над головой, вот гудение люминесцентных ламп, вот повизгивание резиновых подошв по кафельному полу.
И снова погружение в забытье, а там глаза. Глубокие как омуты, опасные как обрыв, с которого больше всего на свете хочешь прыгнуть.
Врачи так не смотрят на пациенток. Не должно быть в их взгляде влечения, смешанного с острой похотью, от которой дрожь пронизывает все тело.
Этому можно.
Врачам с такой внешностью надо запрещать лечить людей, ведь любая женщина захочет болеть чаще, только чтобы его длинные пальцы снова мягко коснулись и надавили в нужных местах. Так, что даже сквозь эластичную ткань, чувствуешь жжение, совершенно не связанное с болью в боку.
Сладенький Роман Алексеевич. Роман. Рома. Еще не старый, но уже не молодой. Именно таким я запомнила своего отца и фраза эта. Про трудности. В точности его слова.
Я попыталась распахнуть глаза, но от яркого света зажмурилась, что вызвало новый отток крови в мозгу, и я провалилась в очередное небытие.
И там были снова его глаза, в усмешке казавшиеся синими, а в гневе, словно спрыснутыми чернилами. Темный, глубокий, манящий взгляд.
Завитки серого тумана понемногу рассеивались. Слова, смысл которых прежде до меня не доходил, начинали рождать в мозгу логические ассоциации. Теперь я понимала, кто я и где нахожусь.