И был он огромен — человек показался бы на нем карликом. И был он пуст — ничто не восседало на нем.
Девочка взобралась на четвертую из семи ведущих к Трону ступенек. Вырубленные из черного с красноватыми прожилками мрамора, они были настолько высоки и широки, что девочке приходилось вставать обеими ногами на одну, прежде чем ступить на следующую. На средней ступеньке, прямо перед Троном стояла большая деревянная плаха с углублением для головы. Девочка опустилась на колени и, слегка повернув голову, вложила ее в углубление, после чего застыла в неподвижности.
Некто в туго перепоясанном белом хитоне, со скрытым белой маской лицом вышел из теней справа от Трона. В руке его был пятифутовый сверкающий стальной меч. Молча занес он его над головой ребенка. Барабан смолк.
Когда кончик лезвия достиг высшей точки, из тьмы слева от Трона к палачу метнулась черная фигура и схватила его за руки своими изящными руками. Острие меча блестело в темноте. Словно танцоры, балансировали безликие силуэты над ребенком, потом отпрыгнули и исчезли в темноте за Троном. Из рядов жриц вышла одна и вылила чашу какой-то жидкости на ступеньку рядом с плахой. В темноте Тронного Зала пятна, оставленные ей, выглядели черными.
Девочка поднялась и с трудом спустилась по лестнице, у подножия которой уже ждали ее две жрицы-великанши. Они одели на нее черный плащ, капюшон, мантию и повернули лицом к лестнице, плахе, Трону.
— О, Безымянные, взгляните на девочку, которую мы отдаем вам! Она рождена истинно безымянной! Примите ее жизнь и те годы, что осталось ей прожить! Смерть ее будет и вашей смертью. Примите ее! Съеште ее!
Другие голоса, пронзительные и хриплые, ответили:
— Она Съедена! Она Съедена!
Из-под черного капюшона девочка еще раз посмотрела на Трон. Вделанные в него драгоценности покрылись слоем пыли, и сверкание их было едва заметно в полутьме, на спинке видна была паутина и совиный помет. На три самых высоких ступеньки, прямо перед Троном никогда не ступала еще нога смертного. На них скопилось столько пыли, что они казались одним землистым склоном — мраморные плоскости совсем скрылись под вековым слоем грязи.
— Съедена! Съедена!
За дверями снова застучал барабан, быстрее, чем прежде. В молчании, нарушаемом только шарканьем ног, процессия двинулась к яркому и далекому прямоугольнику выхода.
Двойные ряды колонн, как ноги великанов, уходили в полумрак под потолком. Среди жриц, такая же черная, как они, шла девочка, торжественно ступая босыми ногами по замерзшей траве и ледяным камням. Когда на ее пути сверкнул пробившийся сквозь разрушенную кровлю солнечный луч, она и не подумала глянуть наверх.
Черная процессия вышла из Тронного Зала и окунулась в холодный, призрачный утренний свет. Солнце только что появилось над горизонтом и осветило горы на западе и стену Тронного Зала. Остальные здания все еще лежали в красновато-пурпурной тени, если не считать блестящей, только что заново позолоченной кровли храма Богов-Братьев, стоящего на невысоком холме. По четыре в ряд процессия черных жриц двинулась по тропе, спускавшейся по склону Холма Гробниц, и в ней родилась молитва. В мелодии ее было только три ноты и одно-единственное слово, потерявшее от бесконечного повторения всякий смысл, как верстовой столб на заброшенной дороге. Снова и снова повторяли его жрицы, и День Возрождения Первой из них заполнился тихим речитативом, нескончаемым жужжанием.
Девочку водили из храма в храм, из зала в зал. В одном месте ей дали лизнуть соли, в другом — заставили встать на колени и остригли голову, после чего смазали оставшиеся короткие волосенки маслом и душистым уксусом.