1
1
Маршрут: Никита Черных
Время: прошлое
«Добро пожаловать в наш дом!» — плакат с крупными разноцветными буквами, висящий посреди холла, будто усмешка. О каком добре может идти речь? Кому можно жаловаться? И разве это дом? Пф… Никита читает надпись еще раз и сглатывает слюну вместо того, чтобы метко запустить ее в нервирующую фразу. За такое точно по головке не погладят. Ему было бы плевать на наказание, даже личная беседа с директором не напугала бы, но он не хочет, чтобы Вика хотя бы на пару часов снова оставалась без присмотра. Не важно, что они живут в разных комнатах, для других ребят одного знания того, что Ник за сестру надает по шее любому, вне зависимости от возраста, комплекции и степени популярности, достаточно, чтобы к ней не приставали. Парню только это важно.
Дети злые. Не все, но большинство. А если не агрессивные, то забитые настолько, что боятся поднять глаза от пола и посмотреть вокруг, чтобы увидеть, наконец, что происходит. После улицы, дома с родителями — наркоманами или алкоголиками приют для сирот становится неплохой альтернативой, по крайней мере, для некоторых он дает возможность обрести новую семью. Однако не для Никиты и Вики, которые уже несколько лет живут здесь, потеряв всякую надежду. Впрочем, нет. Это только он не верит в такой вариант развития событий, его сестре до сих пор кажется, что все будет, а точнее — на день открытых дверей придут люди, которые захотят их забрать. Если бы. Такое бывает только в сказках. А если и случается в реальной жизни, то с другими, беспроблемными, теми, кто младше, кого можно воспитывать без оглядки на подростковый кризис, кому можно читать книжки перед сном или кормить с ложки, стараясь не запачкать красивую кофточку, радоваться их первым шагам и умениям, с кем можно почувствовать себя настоящим родителем. Не с ними.
Никита поворачивает голову и смотрит на сидящую рядом сестру, единственного родного человека, оценивает, будто видит впервые. Ей не дашь четырнадцать лет, не больше двенадцати. Неровно обрезанные волосы падают на ресницы, закрывая гладкий лоб с небольшим прыщиком сбоку, ровный нос, глаза, так похожие на его собственные, и бледные губы — Вика не из тех людей, на которых обращают внимание. Но ее внешность — оболочка, которая скрывает истинную красоту, заполняющую изнутри до краев. Чуть качнешь — выльется. Уже сейчас можно предположить, что она не вырастет моделью, но кто сказал, что в этом и есть счастье для девочки? Если бы Никита не опускал ее с небес на землю и периодически не наставлял, напоминая о том, кто они и что представляют на придуманной самими же людьми социальной лестнице, то она бы до сих пор верила в радужных пони, волшебников в голубом вертолете и принцев на белом коне. В их королевской паре двойняшек она — мечтательница, а он — прагматик и реалист, который трезво оценивает жизнь и отчаянно пытается предугадать ее дальнейший ход. Именно поэтому он сейчас сидит рядом с сестрой, которая неотрывно смотрит на входную дверь, ожидая наплыва чужих людей — волонтеров и тех, кто откликнулся на призыв стать для кого-то приемными мамой и папой. Чтобы она тоже не забывала. Чтобы она не огорчалась в очередной раз, когда поймет — их родителей среди гостей нет.
Это их место. Укромный уголок под лестницей, где можно побыть наедине, семьей из двух человек, оставаясь незамеченными для остальных какое-то время. Конечно, не только они сидят здесь, периодически приходится выгонять целующихся мальчиков и девочек или детей, обменивающихся конфетами и шоколадными батончиками. Тогда Никите приходится делать злое лицо и напоминать о том, чье это укрытие, но не всегда получается действенно и в ход идут кулаки. Выбивать свое место под солнцем силой — их удел. Ограждая Вику от насилия, Ник берет на себя эту миссию. Иногда он задается вопросом, можно ли по-другому, но попытки поговорить обычно ни к чему не приводят, только агрессия и хамство в ответ на такие же злость и желание унизить. И всегда это заканчивается слезами сестры, которая переживает о здоровье Никиты, его же синяками и еще большей дурной славой. Ничего особенного. Просто их жизнь.
Сидеть на корточках приходится так долго, что Ник старается думать о постороннем, уходит мыслями в прошлое. От бедра до кончиков пальцев проходят миллионы маленьких иголочек, невидимых глазу, но ощутимых настолько, что хочется встать и быстро потопать на месте, разгоняя кровь, но потолок здесь такой низкий, что это невозможно, а выходить пока рано. Утренняя тренировка отзывается болью в затекших мышцах, Черных никуда не спешит, караулит сестру, разглядывающую входящих людей. Никита видит, как она напряжена, и почти слышит, как громко и быстро стучит ее сердце. Он знает, что Викина нервозность скоро передастся и ему — не бывает по-другому. Даже на расстоянии всегда так. Проходили.
Он помнит то ощущение давления в грудной клетке, когда отлучался из дома, не в силах больше находиться в тех стенах и не имея возможности взять сестру с собой, потому что таким, как она, не место на улицах. Он возвращался, когда чувствовал, что Вика снова боится. Это означало только одно — ей опять делают больно. Единственное, что сам Никита не мог переносить, это когда пьяный отец поднимал руку на девочку. Когда опухшая от дешевой водки и «настойки боярышника» мать то размахивала шваброй, то била уже колотую посуду, которой было не так уж много. И некого было просить о помощи и некуда бежать. Все, что оставалось Никите — брать огонь на себя. Собственная боль казалась незначительной и в чем-то даже полезной. Резаные раны и ссадины на коже Вики, ее рваные на коленках и пальцах ног колготки грязного, неотличимого уже цвета, огромные глаза, выражающие ужас, страх на грани паники и бестолковые просьбы прекратить — вот, что было для маленького мальчика основными воспоминаниями из жизни с настоящими родителями. Вот, с чем он всегда пытался воевать — воровал деньги у прохожих и одежду на рынке, еду, пытался нелегально подрабатывать то грузчиком, то курьером, прекрасно понимая, что если его поймают, то Вика уже никого не дождется. Боялся об этом думать, не хотел, верил в свою способность быстро бегать, в свои знания местности и немного — в удачу. Он знал тогда, что в какой-то миг все закончится, и таким моментом стало их заселение в детский дом.
Поначалу было очень тяжело, Никите казалось, что их не понимают и никогда не поймут. Он был словно дикий зверек, попавший к людям и не знающий, что те будут делать. Единственный якорь, за который он цеплялся — сестра, та без промедления поверила в доброту незнакомых людей и пыталась убедить Ника в том же. Ей и сотрудницам приюта со временем удалось переломить его мнение. И все же… Все же было сложно перестроиться, начать делать то, что говорят, спать в комнате с еще семью мальчишками, отдельно от сестры, по звонку вставать, ходить в столовую и учиться. Не с его невозможностью усидеть на месте. Не с его психологическими травмами и диагнозом СДВГ. И тогда спасением для Никиты стал футбол.
На поле можно было не скрывать своего «я», нужно было бороться за мяч, заставляя остальных догонять и возвращать, можно было дышать мнимым воздухом свободы. Антон Владимирович, их тренер, с каждым днем все больше и больше становился не просто наставником, но и другом, с которым хотелось обсуждать то, о чем совсем не говорилось в кабинете психолога. С ним было весело. Это были минуты счастья, а потому Никита на каждую тренировку шел как на праздник, ощущая себя пригодным для чего-то, нужным своей команде. Тренер часто говорил, что у него есть талант, природный дар, который нельзя растрачивать впустую, что он может стать великим спортсменом, если захочет, что все получится. И Ник верил. Он увидел в спорте единственную возможность выйти за пределы замкнутого круга нищеты и ненужности, каждый свой гол и каждую победу команды посвящал сестре. Наверно, можно было бы отучиться и получить более приземленную профессию, ведь он рисковал, ставя все на футбольную карьеру. Всегда могли случиться травмы или его просто могли не заметить в череде одаренных и талантливых. Он мог не оправдать надежд. Тогда надо было бы стать для начала продавцом-консультантом или еще кем-то, но Никита не хотел. Он определил для себя путь и собирался по нему идти. Его маршрут не выглядел как прямая дорога к успеху, но это его не пугало. Внутри накопилось достаточно злости для того, чтобы преодолеть все преграды на пути и не уйти в сторону. Единственное, что огорчало — с приходом осени, холодов и дождей невозможно часто играть на улице.
— Кто здесь? Черных? А ну-ка, брысь, все в актовом зале увидите, — уборщица тетя Маша, пригрозив кулаком, заставляет брата и сестру выбраться из своего укрытия и направиться к остальным детям.
Никита идет чуть впереди, то и дело встряхивая ноги, оборачивается и ловит в глазах Вики разочарование и расстройство, трогает ее за руку, надеясь передать таким образом частичку своего спокойствия. В этом есть проявление его огромной любви к девочке на десять минут старше — он не верит в то, что за ними приедут, но дает ей возможность надеяться за них двоих, не вспоминая прошлое и не думая о будущем. Лишившись родителей, он стал главой их маленькой семьи и был намерен исполнить эту роль на отлично. Это дневник пестрел тройками, не считая физической культуры, а в жизни нельзя делать плохо то, что может повлиять на судьбу.
Никита напоминал сестре о прошлой жизни лишь для того, чтобы та не бросалась в ожидания с головой, тоже думала рационально, хотя бы чуть-чуть. Пусть его эмоциональная сестра живет в собственном мире грез, зато ей так легче. Если быть честным с собой, то он вполне мог называть себя эгоистом, потому что не хочет терять крошку Ви, как порой ее называет, не представляет своей жизни без нее, не может отдать чужим людям. Однажды это чуть было не случилось, бездетная пара захотела взять ее к себе, но при этом абсолютно не желала видеть в своей семье мальчика с трудным характером. Это стало настоящим испытанием для подростков. Вика тянулась к новой жизни, как распускающийся цветок к солнцу, но при этом ее держал брат, который должен был остаться один. Никита разрывался на части от желания счастья для сестры, но безумно боялся, что ей будет плохо с незнакомыми людьми, а он не сможет прийти и забрать ее… Вике пришлось сделать выбор тогда, и она предпочла детский дом и родного брата. Больше попыток их усыновить никто не делал, а они четко для себя решили, что не выйдут из этих стен поодиночке.
Их шаги раздаются в пока пустом коридоре приюта слишком громко, чтобы попытаться пройти в зал незамеченными. Учительница хмурит брови, указывая на свободные места, оставленные специально для них. Никите все равно. Он ждет, когда сядет Вика, а затем садится сам. Он смотрит на пока еще пустую сцену и ощущает внутри себя такую же пустоту и вакуум. В их паре он — пессимист, а она — оптимист. Он не надеется на чудо, потому что сестра делает это за двоих. И совсем не замечает, как оно происходит в тот момент, когда в зал входят гости, среди которых Светлана и Вячеслав Тепловы — их будущие родители.
***
Ночные кошмары, ставшие привычными для Никиты, не удивляют, но всегда побуждают проснуться, посмотреть вокруг себя и убедиться, что он не дома, а в приюте. Рядом спят и похрапывают еще несколько таких же мальчишек, а за дверью проходит, шаркая, кто-то из нянечек.
Черных трет глаза и еще раз прислушивается к окружающей обстановке, а затем — к самому себе. Все спокойно. Только на краю сознания колышется чье-то волнение и страх. Чувства Вики, которые доходят до брата, еле уловимы, но их нельзя игнорировать и убеждать себя, что ему это только кажется. Все не так. Вике сейчас страшно и плохо, а значит, нужно встать и пойти к ней, что Никита и делает, наплевав на все запреты и правила.
Босые ноги мерзнут на стылом полу, но ступают мягко и тихо. Ник останавливается у комнаты девочек. Свет из коридора пробирается тонким лучиком в спальню и выхватывает из темноты спящих девочек, кровать сестры оказывается пустой.
Никита сдерживает ругательство и аккуратно закрывает дверь, хотя хочется хлопнуть ей со всей дури, спешит на первый этаж, под лестницу, где находит Вику, сидящую прямо на полу, согнутую в три погибели и плачущую горючими слезами.
— Вик… — он терпеть не может такие моменты, но смотрит на уже опухшее лицо, протискивается в закуток и садится рядом, обнимая единственного родного человека. — Ты чего? Сон плохой? — шепотом, чтобы не спугнуть. Знает, как она умеет закрываться и молчать днями напролет. Его самого порой очень сложно заставить не говорить, речь течет сама по себе, словно безостановочное движение автомобилей на скоростной магистрали. Ник тогда не замечает, что болтает без умолку и даже об одном и том же, пока его не остановят. Специфика болезни. У Вики же другая крайность — молчание, которое совсем не золото, и которое иногда очень сильно раздражает, но Ник пытается не реагировать, понимая, что сделает только хуже.
— Нет, не сон… Я просто… Ники, а если они не вернутся? Если та встреча была единственной? — девочка всхлипывает и снова начинает рыдать, оставляя на футболке брата мокрое пятно.
Парень молчит. Ему нечего ответить на эти вопросы. Он бы мог пообещать сестре, что та семейная пара снова придет, что они определились с выбором, и вообще, что, как бы банально это не звучало, все будет хорошо. Он бы мог, но никогда не врет крошке Ви. Не дает ложных обещаний, способных причинить еще больше боли и страданий, только компенсирует их своим присутствием рядом. Единственное, что может делать честно по отношению к сестре — лишь быть с ней и молча подставлять свое плечо.
Никита ждет окончания истерики и провожает Вику в комнату, укладывает в постель и накрывает одеялом. Он не гладит ее по голове, но лишь потому, что знает — она не терпит таких прикосновений. Слишком часто мать таскала ее за косу, которая в итоге была отрезана обычным кухонным ножом — Никита тогда мог лишь заходиться в нервном смехе, ведь чуть не лишился самой сестры. Хорошо, что она всегда слишком любила его, чтобы оставить одного.
Он возвращается на свое место, все же наткнувшись в коридоре на нянечку, но сделав вид, что ходил в уборную. Постель, потерявшая тепло, кажется неуютной и слишком жесткой. Никите хочется только одного — быстро уснуть, чтобы не думать.
***
Он даже не предполагал, что квартира Тепловых будет такой — обжитой и очень светлой. Пастельный цвет стен, лампочки по периметру потолков, даже на первый взгляд удобная мягкая мебель, большой телевизор, современная кухня и расставленные на подоконниках горшки с фиалками — Никита рассматривает обстановку возможного будущего дома, отмечая, что в нем чувствуются покой и уют. Парень смотрит на Вику и понимает, что ей нравится здесь. В ее глазах — плохо скрываемый восторг и желание все потрогать, чтобы убедиться, что это настоящее. Ник переводит взгляд на Тепловых и видит их волнение и желание угодить гостям. Они застыли посреди коридора, забыв предложить помыть руки, и словно ожидая, что брат и сестра развернутся и попросят отвезти их обратно. Этому не бывать, ведь Вике действительно уже хорошо здесь, а ему там, где комфортно сестре.
— Ну, давайте, что ли, пройдем в гостиную, — отмирает дядя Слава, проводя широкой ладонью по уже несуществующим волосам. Никита думает, что этот жест показывает мужчину с неожиданной стороны, а именно обнажая его уязвимость перед чужим выбором. Наверно, они сейчас тоже выглядят не лучше, ведь выбирать нужно всем.
— Давайте, — отвечает парень и проходит вперед, держа сестру за руку. Пусть она остается за его спиной, в безопасности. — Где у вас можно помыть руки?