Он замер так, словно, глядя на неё, увидел какую-то невидаль — как бабуля выражается. Торопливо проклацал замок.
— Орёт ли ещё? — из кухни спросила бабуля, маленькая, но весьма активная особа.
— Ушла. Бабуль, я в ванную.
— А потом — завтракать, — непреклонно сказала бабуля.
“А я что — возражаю?” — про себя проворчала Руся, блаженно принюхиваясь к ароматам свежевыпеченных блинчиков и размышляя, что будет к ним — сметана или масло. Варенье-то в креманке на столе всегда стоит.
Она повернулась было к ванной, в которой собиралась чуток задержаться, чтобы обдумать увиденное, и аж подпрыгнула от бабулиного аханья.
— Ах ты, Господи!.. Что это ты с головой своей сделала?!
— А что? — с недоумением спросила Руся и бросилась к старенькому трюмо, стоявшему тут же, в прихожей. Странно, но только после бабулиных слов девушка почуяла, что голова необычно тяжёлая. И не болит, как поначалу думалось.
Сблизив узкие зеркальные створки, девушка вгляделась в отражение на центральном зеркале — и раскрыла рот. Волосы жёстко и плотно были переплетены с длинными зелёными травинками чуть ли не в шлем. Тонюсенькие прядки с такими же тонюсенькими травинками — получилось нечто зеленовато-русое, смутно золотое…
— Откуда это у тебя? — ошеломлённо спросила бабуля, трогая Русин затылок. — Ты ж на работу ещё не ходила?!
Девушка только хлопала глазами. Пока она сообразила лишь одно: именно её голова в её теперешнем состоянии так удивила нового жильца, что он остановился на ступенях лестницы… Но… правда — откуда это и как его снять?
Через минуту оторопелого созерцания бабуля легонько толкнула внучку на табурет, принесённый из кухни, и велела:
— Сама не трогай — запутаешь ещё больше!
Понадобилось пятнадцать минут, чтобы бабуля опустила руки и с нервным вздохом призналась, глядя в зеркало:
— Нет, мне такого не распустить. Иди в свою парикмахерскую — там всякие косички заплетают-распускают. Так, может, и тебе помогут?
— Бабуль, а прикольно! — вдруг решила Руся. — Давай я немного так похожу, а потом, если слишком косматой буду, и девчонок можно будет попросить, чтоб помогли.
Бабуля бормотнула что-то себе под нос и со вздохом отвернулась идти на кухню. Руся следом отнесла табурет, размышляя, не взгляд ли соседа заставил её придумать такое. А вот интересно, она его удивила с этой причёской или напугала? Скажет ещё — дура ненормальная, чего придумала, — и будет обходить за три километра. И “чё”? Ей его мнение — оно ей надо? И надо ли, чтобы он вообще к ней приближался? Ну и пусть идёт лесом! Таращиться ещё вздумал…
Спустя некоторое время она умылась, успокоилась от придуманной картинки с новым соседом, который зря таращится, и села за стол завтракать.
— Не опоздаешь? — спросила бабуля, заботливо подкладывая порцию горячих блинов и щедро поливая их сметаной.
— Не. К десяти-то? Там с утра работы вообще нет. Зря только приду.
Руся не сумела поступить в университет, а потому её устраивали на работу всем родственным миром. Работу найти трудно — без образования, без опыта. Поэтому родители и бабуля обратились к жене Русиного кузена. Та держала махонькую комнатушку-парикмахерскую в полуподвальном, то есть цокольном помещении торгового центра. Русю взяли на должность уборщицы. Русе нравилось убираться, тем более работала в перерывы, пока клиентов нет. Девчонки-парикмахерши оказались весёлыми и компанейскими и сразу вызывали девушку, когда клиенты опаздывали или в паузы между их приходом. А ещё обещали научить её обычным стрижкам… Не нравилось только отношение Алевтины. Кузен-то старше Руси на двенадцать лет, и его жена, сухопарая и всегда раздражённая, смотрела на Русю — чаще скривив рот. Нет, не ругалась, но и кривого рта достаточно, чтобы Руся чувствовала себя неуютно. И денег мало платила — даже девчонки-парикмахерши удивлялись… Руся, правда, помалкивала и терпела, втихомолку подыскивая работу в другом месте.
Единственный плюс в этой работе — она переехала к бабуле, дом которой находился недалеко от того ТЦ, всего в пяти остановках от него. А ещё здесь — парк! Прямой транспорт до ТЦ! И — радостная бабуля, которая счастлива, что теперь живёт не одна в двухкомнатной квартирке-хрущёвке. И поболтать есть с кем, и поухаживать за кем, а главное, как сама однажды обмолвилась, — есть кого ждать домой.
— Да как же ты не помнишь? — поражалась бабуля, сидя напротив. — Ну, ушла на свою беготню, а потом что? Совсем-совсем ничего в памяти не осталось?
— Я думала — у меня голова побаливает, — задумчиво сказала Руся и, подцепив мягкий блинчик, исходящий паром, вымазала его в сметане. — Ну, после того как упала…
— Упала?! — ахнула бабуля. — Где ж ты там сумела упасть-то?
— Около ручья, — ответила девушка, — ну, помнишь, мы с тобой гулять ходили? Там есть ручей, или ключ, вокруг которого камней много — обложили жёлоб с обеих сторон?
Бабуля помолчала, рассеянно взяла стакан с молоком.
— Подшутил кто-то? — задумчиво предположила она и тут же вздохнула: — Говорила я тебе — не ходи в тот парк! Соседи говорят — не впервой там чертовщина-то! Вон, на прошлой неделе, говорят, женщину там нашли — мёртвой. Убили ведь. А недели две назад — мужика какого-то стукнули да всю кровь выпили!
— Бабуль, — не поверила Руся. — Ты меня специально пугаешь?! Придумала тоже — кровь выпили! Тоже, небось, упал да поранился!
— Что ты, — значительно сказала бабуля. — У нас вон на лестничной площадке, в квартире напротив, Зина живёт — помнишь ли? Она к нам на прошлой неделе за чаем заходила. У неё племянник в полиции служит. Он ей и рассказал, потому что Зина частенько через тот парк ходила на работу — вроде как ближе. А сейчас она — ни-ни! Ни ногой в тот парк! А ты — бегать… — Бабуля сжала губы, а потом, словно осенённая идеей, внимательно глянула на Русю и дипломатично спросила: — Ты-то со своим — как? Совсем разбежались? Или помиритесь ещё?