Папа протянул мне коробочку с мобильным телефоном. На этот раз телефон оказался из разряда «бей- не хочу». Небольших размеров, в резиновом корпусе, с кнопками и небольшим экраном. Такой лучше в классе никому не показывать. Я стану посмешищем на всю оставшуюся жизнь.
— Ты его сам что ли сделал из запчастей автомобиля? — проворчала я.
— А так можно было? Что-то я не догадался. В следующий раз — обязательно так и поступлю. — язвил мой папуля. — Не слышу благодарного энтузиазма в голосе, доча!
— Спасибо. — промычала я.
— Всегда пожалуйста. Давай симку вставлю и звони маме. Порадуй ее, а то она мне с утра уже всю плешь проела, что ребенок без связи. Вот, теперь хоть обзвонитесь друг другу.
Папа переставил старую сим-карту в новый телефон. Все номера телефонов я помнила наизусть, разумеется. Набрала маме. Трубку она не подняла. Занята, наверное.
— Лан, дочь. Быстро едим и я убегаю.
Обед прошёл без лишних разговоров, под наше дружное чавканье. Папа убежал, а я снова осталась одна. Но не долго. Пока я усаживалась за уроки, ко мне на стол залез Семён.
— Ты почему один?
Пригляделась получше к домовому, а он чернее тучи.
— Беда у нас, Яринка. — спокойно сказал Семен.
Я превратилась в сплошной слух, лишь сумасшедшее сердцебиение тревожило мою внутреннюю тишину.
— Прохор оклемался и все без утайки рассказал, что ему сегодня эти держиморды наказали. Они точно ведают, что вчера стряслось тут. Пригрозили, что если через три денька Прохор им меня не выдаст, то самого Проху изничтожат, ибо не должно быть в этом огромадном доме больше двух домовых. Сказали, что будут его мучить и калечить, чтоб дознался откуда третий домовой взялся. А пока они добрые, отпускают с миром. Проха отвернулся от них, чтоб слинять, а они его своими чудовищными штуками и скрючили.
— Какие твари! — не удержалась я от комментариев подобного произвола.
— Сейчас они устройства свои сворачивают, да убраться уже хотят отсюда. — продолжил Семен. — Видать, что хотели получили, а теперь ответа от Прохи ждать будут. Ох, девонька, чую, что и тут подвох есть. По закону такие люди не живут. Будут нас стеречь покуда не упекут куда надо.
— Не переживай, Сёмушка, мы что-нибудь придумаем? — попыталась приободрить домового. — Может получится нам с тобой убежать отсюда.
— Эх. Ты может и сбежишь, ты- птица вольная, где захотела, там и села. А я токмо с этим местом сродним. Не будет мне жизни без дома этого, сникну и исчезну, коли по собственной воле откажусь от него. — печально изрек Сема, и даже слеза заблестела в правом глазу. Он лег на стол и закрыл лицо руками.
— Сёма, ну должен же быть выход, в конце концов. Ты говорил, что силу жизненную черпаешь не только от стен, от пола, от потолка, но и от предметов, что здесь издавна стоят и с домом сроднились? Твои слова? — уточнила я.
— Мои. — открыл свое лицо мой домовой.
— Так, что нам мешает набрать разных вещей и уехать из этого дома. Будешь от них силу получать и путешествовать, разве плохо?
Домовой сел по-турецки и приподнял одну бровь.
— Никто мне такого одолжения ранее и не делал, вещей хозяйских не одалживал. Знаю лишь, что силы в штуковинах таких лишь на время хватает. Может ради обману или кой-когда редкостно убегать придется, и то хорошо. — глаза домового вновь заблестели, но уже не от слез. В них появилась надежда, а значит, скоро найдется и решение проблем.
— Сёма, нам теперь надо только набрать нужные предметы, дающие тебе силы, и завтра попробуем с тобой уехать в Истру.
Он так строго на меня зыркнул.
— Вот неугомонная. Я думала она обо мне печётся, всем сердцем об домовушке о своем переживает, а тут вон оно что!
— Что? — не поняла я.
— А то! — обиделся на меня Семён.
И как это понимать? Вот почему мне достался такой эгоистичный, ворчливый домовой Сёма, а не вежливый и заботливый Гавриил?
— Семён давай говорить, как взрослые люди. Сейчас не время обижаться и ругаться. Ищут нас обоих, так?
— Так. — буркнул он.