Так, если он уже и во сне на меня орет, лучше мне открыть глаза и покончить с иллюзией, которая начинает выходить из-под контроля. Я потом, за завтраком, что-нибудь более приятное себе навспоминаю.
Решительно открыв глаза, я тут же наткнулась ими на его лицо. Вернее, взору моему открылась только верхняя его часть — со сверкающими яростью глазами. Интересно, это только у ангелов глаза влажно сверкают от ярости? Похоже, это была еще одна деталь, добавленная воображением к воспоминаниям. Вся остальная часть лица была скрыта под его рукой, из-под которой неслось приглушенное бульканье.
— Я ей кофе сварил… Я ей завтрак приготовил… Я ей его в постель принес… А она… Головой… Да ты мне нос чуть не сломала!
Для того чтобы окончательно проснуться, мне хватило самой первой части его тирады. — Ты, что, кофе сам варил? — спросила я, осторожно выползая из-под одеяла и усаживаясь на подушку.
Да, сам! И он у меня, между прочим, не сбежал… — начал он обиженным тоном и вдруг замолчал, уставившись куда-то пониже моего лица.
Проследив глазами за его взглядом, я с ужасом увидела, что на верхней части меня, кроме меня, ничего нет. В смысле, совсем ничего. В смысле, одежды. Издав пронзительный визг, я в мгновенье ока оказалась под одеялом, вцепившись обеими руками в его край на уровне носа. То ли он зацепился за этот край, то ли инстинкт самосохранения остановил мое стремительное скольжение в последний перед потерей единственного источника кислорода момент. Господи, мне, что, все это не приснилось?
Он вдруг отнял руку от лица (нос, между прочим, совершенно целый!), поднял ею поднос и оглянулся по сторонам, явно ища, куда бы его переставить. Куда — мой завтрак?! Я же не нарочно! Все ведь обошлось с его носом — за что меня завтрака лишать? Я стащила одеяло до уровня подбородка, чтобы просьба моя прозвучала вежливо и с достоинством: — Выйди, пожалуйста, на минутку, мне одеться нужно.
Он грохнул подносом о письменный стол, рывком повернулся ко мне и сказал каким-то странным, сдавленным тоном: — Не нужно.
Наверно, голос его звучал сдавленно потому, что в этот момент он стаскивал с себя гольф, который полетел куда-то в сторону (черт, как ему удается, не глядя, вещи прямо на стул швырять?). Опустив голову на согнутую в локте руку, он снова провел кончиками пальцев по моей щеке и повторил: — Не нужно…
Кофе он варил заново. Определенно для того, чтобы доказать мне, что у него кофе никогда не сбегает. А я, собственно, никогда не отказывалась признать чье-то преимущество, когда таковое имелось. За завтраком (скорее, правда, это был обед) мы обсуждали планы на ближайшее будущее. После десяти минут сумбурного перескакивания с одного на другое я поняла, что эмоциями своими владеть он определенно научился, чего не скажешь о логике изложения своих мыслей. А значит, дело в свои руки нужно брать мне. Иначе я в лучшем случае через неделю узнаю, что с ним происходило в заоблачных высях и в чем заключаются его — наши, между прочим! — новые обязанности.
— Подожди, — сказала я, и он замер на полуслове с обиженным видом. — Давай по порядку.
— По чьему порядку? — тут же взвился он.
— По хронологическому порядку, — ответила я. — Но для начала… Скажи мне еще раз — тебя точно-точно насовсем отпустили?
— Татьяна, ну, сколько можно повторять…
— Уважь мое любопытство, пожалуйста.
— Хорошо. — Он вздохнул, закрыл глаза и заговорил, словно по бумажке читал: — Мне дали разрешение работать на земле в образе человека; меня снабдили всеми необходимыми для этого документами; мне даже предоставили отдельную квартиру… Как ты думаешь, стали бы они это делать только для того, чтобы забрать меня по первому капризу?
— Ну, знаешь, важно не то, что я думаю, а какие у них соображения. — Я покачала головой. — Такие чудеса только в сказках бывают; что же удивляться, что мне трудно в это поверить?
— А ты не допускаешь, что я смог убедить их? — тихо спросил он.
Ой-ой-ой, когда он начинает говорить таким спокойным тоном, я точно знаю, что палку перегнула. — Ну, в твоей убедительности я вовсе не сомневаюсь, но ты же мне ничего толком не рассказал…
— Что я тебе не рассказал? — О, уже почти кричит — так-то лучше. — Это ты мне совсем ничего не рассказала, кроме случая с чашкой!
Я поморщилась. Чашкой я швырнула в ангела-заместителя, когда он отказался сообщить мне хоть какие-то подробности о том, что происходит с моим ангелом. — Да мне и рассказывать-то нечего: на работу ходила, дома сидела, тебя ждала…
Я вдруг задумалась, вспомнив о том, что Анабель никогда не рассказывает Франсуа о своих контактах с небесным начальством. Франсуа! Я же обещала сообщить ему, как только мой ангел вернется! Но сначала…
— Хорошо, хорошо, — сказала я, видя, что он набирает воздух в легкие, и внимательно следя за его реакцией на мои слова, — давай сделаем так, как мы и раньше делали. Сначала я тебя спрашиваю — ты отвечаешь; потом наоборот. Согласен?
Так, сразу не отказался. Ну, конечно — он же не знает, что Анабель всегда молчит в таких ситуациях; и, судя по всему, говорить — в приказном порядке — ему не запретили. Хотя я, правда, не уточнила, о чем я буду спрашивать…
— Сначала ты мне расскажешь — день за днем — что с тобой там происходило, а потом я тебе расскажу, как я здесь жила это время, — быстро добавила я.
— День за днем? — спросил он, прищурившись.
— Да хоть поминутно… — пошутила я.
— Договорились, — быстро согласился он, и я мысленно чертыхнулась. Вот же — мастер ловить на слове!
— Нам еще нужно обсудить, как вести себя с Галей и с ее… неудачником, — добавил он, явно очень довольный собой.
— Давай сначала с прошлой неделей разберемся, — возразила я. — Галя — это отдельный разговор. Мне, кстати, случилось поговорить с ней пару раз в твое отсутствие — так что ты тоже не все знаешь… — Вот тебе, о великий и всезнающий!