— Ты не отняла руки, — заметил я, погладив ее.
— Конечно, нет, — ответила она. — Я ведь твоя Ребекка. Мне приятны твои прикосновения.
— Твои мне тоже приятны, — отметил я, — что, пожалуй, более удивительно. Я сижу под этим деревом, глажу твою руку, ощущаю запах твоего тела, и мне плевать на то, кто ты на самом деле или на что похожа, когда меня нет поблизости. Я просто хочу, чтобы ты была со мной.
Нагнувшись, она поцеловала меня. И если ее поцелуй чем-то отличался от поцелуя земной женщины, скажу откровенно, разницы я не заметил.
Я позавтракал, и остаток утра мы провели за разговором — о книгах, искусстве, театре и сотне других, общих для нас тем. День также прошел за беседой, да и вечер тоже.
Не знаю, когда я уснул, но помню, что проснулся посреди ночи. Я лежал на боку, а она клубочком устроилась возле меня. К ноге моей прикасалось что-то плоское и теплое, но это была не повязка. Она как будто бы… нет, не высасывала, мне не нравится это слово, но извлекала инфекцию из моей ноги. У меня возникло ощущение, что предмет этот составляет невидимую для меня часть ее тела, но я решил не всматриваться… А когда проснулся утром, женщина уже собирала хворост, чтобы приготовить мне завтрак.
Так прошли семь идиллических дней. Мы разговаривали, ели, я начал ходить, опираясь на изготовленные моей подругой костыли.
За это время она четыре раза, испросив прощения, убегала, ощутив новый тревожный сигнал, но всегда возвращалась по прошествии нескольких минут. И еще задолго до того, как неделя подошла к концу, невзирая на сломанную ногу и растерзанную руку, я понял, что более счастливых дней в моей жизни попросту не было.
Восьмой свой день с ней — девятый на Никите — я провел, преодолевая боль, в неторопливом путешествии к тому месту, куда на следующее утро за мной должен был прилететь корабль. После обеда я расставил пузырь и через пару часов забрался в него. А когда уже начал погружаться в сон, она опустилась рядом со мной, и на сей раз ее иллюзорная одежда не разделяла нас.
— Не могу, — проговорил я горестным тоном. — Моя нога…
— Ш-ш-ш, — шепнула она. — Я позабочусь обо всем.
И она позаботилась.
Когда я проснулся, она уже готовила завтрак.
— Доброе утро, — проговорил я, выбираясь из пузыря.
— Доброе утро.
Подковыляв поближе, я поцеловал ее:
— Спасибо тебе за эту ночь.
— Надеюсь, что мы не разбередили твои раны.
— Если бы даже и разбередили, результат того стоил, — улыбнулся я. — Корабль прилетит меньше чем через час. Нам надо поговорить.
Она выжидающе посмотрела на меня.
— Мне безразлично, кто ты на самом деле, — признался я. — Для меня ты Ребекка, и я люблю тебя. Но прежде чем прибудет корабль, я должен узнать, любишь ли ты меня.
— Да, Грегори, люблю.
— Тогда полетишь ли ты со мной?
— Мне бы хотелось, Грегори, — проговорила она. — Однако…
— Тебе ведь уже случалось покидать Никиту? — спросил я.
— Да, — ответила она. — В тех случаях, когда я ощущаю, что некто из тех, с кем я была связана, испытывает физическую или эмоциональную боль.
— Но ты всегда возвращаешься сюда?
— Здесь мой дом.
— А ты посещала Майрона Сеймура после того, как он покинул эту планету?
— Не знаю.
— Как это — «не знаю»? — возмутился я. — Или посещала, или не посещала.
— Ну, хорошо, — проговорила она расстроенным голосом. — Или посещала, или не посещала.
— А мне казалось, ты обещала никогда не обманывать меня!
— Я не обманываю тебя, Грегори, — проговорила она, опуская руку на мое здоровое плечо. — Ты просто не понимаешь, как работает связь.
— Какая связь? — спросил я недоумевая.
— Тебе известно, что я выгляжу Ребеккой и зовусь Ребеккой, потому что твое страдание и несчастье с неодолимой силой привлекли меня к тебе, а имя и образ я прочитала в твоем мозгу, — пояснила она. — Мы соединены с тобой, Грегори. Ты говоришь, что любишь меня, и, наверное, это действительно так. Я разделяю твое чувство. Но разделяю его по той же причине, благодаря которой могу обсуждать твои любимые книги и пьесы — потому что обнаружила их в том же самом месте, где нашла Ребекку. Когда связь разорвется, когда контакт между нами нарушится, я забуду их. — По щеке ее скользнула слезинка. — Как и все, что я испытываю к тебе сейчас.
Я смотрел на нее, пытаясь осознать смысл этих слов.
— Мне очень жаль, Грегори, — продолжила она после небольшой паузы. — И ты даже не знаешь, насколько жаль. В настоящее мгновение я хочу одного: быть с тобой, любить тебя и заботиться о тебе, но когда связь исчезнет, я все забуду.
Другая слезинка прокатилась следом за первой.
— Я даже не буду испытывать чувства потери…
— Так, значит, именно поэтому ты не можешь вспомнить, побывала ли ты на Земле, чтобы спасти Сеймура?
— Возможно, побывала, возможно — нет, — беспомощно повторила она. — Не знаю. И, скорее всего, никогда не узнаю. Подумав хорошенько, я сказал:
— Ладно. Другие меня не волнуют. Просто останься со мной. Пусть связь не нарушится.
— Это не в моей власти, Грегори, — ответила она. — Связь наша сильнее всего в тот момент, когда ты более всего нуждаешься во мне. По мере того как ты начнешь выздоравливать, она станет слабеть, и тогда меня притянет к тому, кто будет нуждаться во мне больше… Возможно, это будет человек, возможно, патрукан, возможно, какое-то другое существо. Но так происходит снова и снова.
— Если только я не буду нуждаться в тебе больше, чем кто-либо другой, — сказал я.
— Если ты не будешь нуждаться во мне более, чем кто-либо другой, — согласилась она.
И тут я понял, почему Сеймур, Даниэльс и иже с ними шли навстречу почти неизбежной смерти. Понял, чего не знали Симмс и патруканский историк Миксофтил: эти люди не желали погибнуть, они рассчитывали, находясь на грани смерти, не переступать этой черты.
И вдруг над нашими головами возник корабль, он опускался в нескольких сотнях метров и готовился к посадке.
— А прямо сейчас кто-нибудь или что-нибудь нуждается в тебе? — спросил я. — То есть больше, чем я?
— Прямо сейчас? Нет.
— Тогда проводи меня настолько далеко, насколько сможешь, — предложил я.
— Сомнительная идея, — протянула она. — Я могу отправиться с тобой в путешествие, однако с каждым днем ты будешь становиться все увереннее, а меня всегда кто-то зовет. Мы доберемся до космопорта, чтобы пересесть на другой корабль: ты обернешься, а меня нет за твоей спиной… В Галактике столько боли и страдания…
— Но я буду нуждаться в тебе даже тогда, когда стану совершенно здоровым… Я же люблю тебя, черт побери!
— И я люблю тебя, — молвила она. — Сегодня. Но что будет завтра?
Она беспомощно пожала плечами.
Корабль опустился на грунт.
— И ты любила каждого из них… так ведь? — спросил я.
— Не знаю, — пожала плечами она. — Не знаю и охотно отдала бы все, что у меня есть, чтобы вспомнить это.
— Так, значит, ты забудешь меня?
Обхватив мою шею руками, она поцеловала меня:
— Не думай об этом…
А потом повернулась и направилась прочь. Подошедший ко мне пилот подхватил мои вещи.
— А это еще что за чертовщина? — Он ткнул большим пальцем в направлении Ребекки, и я понял, что этот человек видит ее такой, какая она есть на самом деле.
— И как выглядит это создание? — ответил я вопросом. Он покачал головой:
— В жизни не видел ничего подобного!
Обратный путь на Землю занял у меня пять дней. Врачи в госпитале несказанно удивились моему быстрому исцелению. Я позволил им записать мое выздоровление в разряд чудесных, да, собственно, так и было. Какая разница: я хотел только одного — вернуть ее назад.
Я ушел с работы в Океанпорте и поступил в отделение полиции. Там меня несколько месяцев промариновали за столом — пока не прошла хромота, — но вчера наконец перевели на оперативную работу.