«Паром отправляется в девять.»
Городские ворота широко открыты, стражник было вскакивает, видимо, заподозрив бегущего человека в чём-то недобром, но постояв несколько секунд неподвижно, плюхается обратно на табурет под навесом. А под ногами Сунила уже поскрипывает дерево навесного моста. Осталось лишь добраться до причала. Но дальше бежать невозможно, ноги вновь увязают по щиколотку в грязи, а пелена дождя и темень снова скрывают всё на несколько шагов вперёд.
Но вот вроде светлеет… река. И пустынная пристань. Неужели он опоздал?
Приглушенное ржание от деревьев. Кто-то укрылся вместе с лошадью и каретой.
Ноет бок. Будто кто-то воткнул в него кочергу и нагревает её всё сильнее. Сунил достаёт смятую бумажку из кармана, она в крови, и надпись уже не разобрать. Пинает столб низкого забора. Ржание доносится снова. Обернувшись, Сунил прищуривается – сквозь сплошную серую пелену плохо видно, но разве на него не смотрят вон оттуда, из небольшого окна в дверце кареты? И смотрят пристально. Этот взгляд Сунил чувствует кожей.
Делает шаг.
И падает в холодную грязь.
***
Покачивает, словно в колыбели. Медленно и мягко. Иногда губ касается что-то влажное… вода попадает в рот и остаётся лишь проглотить её.
А когда жарко становится настолько невыносимо, что хочется разодрать себе кожу – кто-то обтирает его тело, даря прохладу и облегчение.
Сунилу снится деревня. И оставленное в комнате в мастерской посеревший конверт. И чудится на окраине леса могила. Он узнал о смерти матери лишь спустя месяц, письмо пришло на почтовую станцию, но адрес мастерской был написан неправильно. Сунил должен был поехать в деревню, чтобы хотя бы узнать, нормально ли её похоронили… но он остался. С того дня ему стало некуда возвращаться…
Ещё Сунилу снятся крики. Детские, женские. Снится рычание в клетках, микстуры, пробирки… Он был лишь курьером, и он старался не смотреть и не слушать.
Иногда он приходит в себя. Поэтому знает, кто часами сидит совсем рядом, уставившись в книгу.
– И долго ты будешь ещё притворяться? – вдруг спрашивает Ракеш, когда Сунил просыпается в очередной раз.
Интересно, что именно он имеет в виду? Притворяться больным? Или хорошим человеком?
Сунил пытается сесть, но тут же валится обратно на плоскую подушку – живот стянули бинты, и стоило согнуться, как те врезались глубже. А он и не думал, что та, последняя выпущенная Викрамом стрела его так сильно задела. Хоть решётка и сбила направление, мощный механизм сделал своё дело, и заточенный наконечник прибольно прошёлся под рёбрами, но Сунил не ожидал, что потеряет сознание. А потом и вовсе впадёт в лихорадку. Если бы его бросили у причала…
– Кажется, ты снова спас меня.
– И поэтому ты решил отказаться от уважительного тона?
На Ракеше опять тюрбан, скрывающий волосы. А вот как он умудряется прятать цвет своих глаз?
– Это так важно?
– Нет. Не особо.
Спаситель закрывает книгу и поворачивается на узком стуле к единственной в каюте постели. Немного странно видеть его в этой простой обстановке… никакого серебра, никаких мягких кресел и больших кроватей, лишь стол, кое-как втиснутый между стенами, и круглое окошко. Рассеянный свет зачарованного светильника совсем бледен, видимо, скоро погаснет.
– И всё-таки, – отложив книгу на стол и закинув ногу на ногу, Ракеш еле заметно улыбается. И обводит любопытным взглядом укрывшее Сунила тяжёлое и колючее покрывало. – Как ты умудряешься постоянно находить неприятности?
– Понятия не имею… со мной такое впервые.
Кто знает, о чём Ракеш подумал, что лицо его вдруг опять становится серьёзным, хотя и не таким холодным и отстранённым как раньше.
– Сунил, мы взяли тебя с собой только потому, что не знали, кто тебя ранил. Или гонится ли за тобой стража.
Вот как. Но даже если только поэтому…
– Хочешь сказать, что выкинешь меня в первом же порту?
– Или во втором.
Почему-то кажется, что он издевается. А ведь прекрасно знает, о чувствах Сунила… так почему?
– Я тебе совсем не нравлюсь?
– Ты человек.
Ракеш произносит это словно название болезни – без презрения, но с толикой неприязни. Хотя чего ещё ждать от того, кто с детства привык скрываться от людей и слышать о себе и таких же как он лишь оскорбления? Да даже Сунил оказался не лучше остальных. Но всё изменилось… не то что бы ему начали нравиться все полудемоны, но конкретно вот этот… ну, может, ещё один – но только если самую малость…
– А кто будет поить тебя кровью в пути? Ведь мы на пароме?
Острые плечи натягивают шелковистую ткань кафтана.
– Ты же не думаешь, что я путешествую первый раз?.. В конце концов, не умру, если немного поголодаю.
– Понятно.
Сунил не нужен ему. Это ясно как день. И даже если в запасе остались ещё аргументы, настаивать на своей полезности глупо. Ведь Сунил желает вовсе не этого. Но почему-то после той ночи ему казалось, что всё будет проще. А получается, им лишь воспользовались – и крови попили, и тело утешили…
– Кстати, за последний раз мне так и не заплатили. Но раз уж спасли… то ладно. Прощаю.
Отвернувшись к стене, он делает вид, что собирается ещё поспать, но по затылку щёлкает смешок. Тихий и мелодичный.
– Тебе всё ещё нужны деньги?
– Конечно… Надо искать новое место, да и жить какое-то время, пока не найду работу…
– Не хочешь поработать на меня?
Нет, он издевается, и в этом не может быть никаких сомнений! Рывком развернувшись, Сунил подпирает голову рукой, напрочь игнорируя врезавшиеся под рёбра бинты. Кто-то тяжёлый пробегает наверху, и с потолка осыпается пыль, но и это его не волнует совершенно.
– Хочешь сделать меня слугой? Или ходячим перекусом?
– М-м-м… – Ракеш упирает оба локтя в колено и укладывает на ладони заострённый подбородок, слегка нависая над кроватью. – Пока точно не знаю… – вдруг хмурит брови, – да и Ману будет против…
– Впервые встречаю господина, которому есть дело до мнения слуги.
Тонкие светлые брови сходятся над переносицей ещё ближе.
– Почему ты постоянно сравниваешь меня с человеком?
Это его задевает? Оскорбляет? Но разве он не человек хотя бы наполовину? Ведь когда демоны пришли в этот мир, они слились с людьми, и те, кто живёт сейчас – лишь их потомки. Но неужели разница так велика? Да, они имеют какие-то способности, недоступные людям: саубха используют магию, ратри видят в темноте и так далеко, что ни один зверь или птица не сравнится, урваши пленяют своими телами, мандега практически бессмертны, а шанкха – самые сильные на земле. Но что это меняет? Есть и среди людей силачи. И удивительные красавицы. Но все они спят, едят, занимаются любовью. Всех страшит смерть и одиночество. И каждый, наверное, хочет любить и быть любимым. Так почему бы и не сравнить, тем более, что сравнение это не в пользу людей?
– Мне всё равно, кто ты, – Сунил вздыхает. – Где и почему родился. Как рос. Что пришлось пережить. Чего боишься и к чему стремишься. Я просто… хотел бы быть рядом. Но если вдруг захочешь рассказать о себе – я буду очень рад.
Сейчас Ракеш кажется застывшей статуей. Он не дышит и не моргает. Смотрит в одну лишь ему видимую точку на тёмно-синем колючем покрывале на животе Сунила. Но вдруг убирает руку из-под подбородка и тянется к кровати. Берётся за край одеяла, приподнимает… и прикусывает губу. Кажется или его глаза стали ярче? Сунил тоже скашивает взгляд и видит промокшие бинты и серую простынь, пропитавшуюся его кровью. А потом замечает, что и ниже пояса он полностью голый.
Немного неловко.
– Хочешь? – спрашивает одними губами.
– Обойдусь, – рассеянно отвечает Ракеш, но всё ещё держит край покрывала.
– А вот я бы не отказался…
В животе действительно пусто. А Ракеш почему-то вдруг вспыхивает как заря перед ветреным днём и отпускает край одеяла, вскакивает со стула, задев и уронив книгу на пол. О чём он подумал?!
– Я про еду… – пытается оправдаться Сунил, – человеческую… то есть…