— Несомненно.
— Вот бросит Пол свою работу, всю эту проклятую чепуху, и мы переберемся в деревню.
— И как скоро?
— Где-нибудь в августе. А может, отложим до сентября. Самое позднее — в начале января.
«Ну, конечно, — воодушевился Уильямс. — Им просто нужно уехать отсюда. Если бы они уехали, бросили этот город! Пол, должно быть, за эти годы не разучился писать. Если только они уедут! Если только она позволит ему.»
Он смотрел на веселое лицо Элен. Оно выглядело веселым лишь потому, что она удерживала нужные мускулы в нужном положении, упорно и твердо не давала веселости сойти с лица, и оттого оно сияло, словно лампа, когда солнце уже отгорело.
— Звучит не слишком обнадеживающе.
— Но вы верите, что мы сможем, Уильямс, вы верите, что мы в самом деле уедем отсюда? Ведь Пол здорово пишет, да?
— Конечно. Вы должны попытаться.
— Если не получится, он всегда сможет вернуться на телевидение.
— Конечно.
— Так вот, на этот раз мы обязательно вырвемся. Уедем, возьмем с собой Тома; деревня пойдет ему на пользу, да и нам тоже — бросим пить, покончим с ночной жизнью и обоснуемся в деревне с пишущей машинкой и десятью пачками бумаги, и чтобы Пол исписал ее всю. Ведь он чертовски хорошо пишет, правда, Уильямс?
— Правда.
— Скажите, мистер Уильямс, как вы стали писателем? — спросила миссис Мирс.
— Я с детства любил писать. Когда мне исполнилось двенадцать, я начал писать каждый день и до сих пор не могу остановиться, — нервозно ответил он, пытаясь вспомнить, как это было на самом деле. — С тех пор я просто продолжаю — по тысяче слов каждый день.
— Пол начинал точно так же, — вставила Элен.
— У вас, наверное, куча денег, — сказала миссис Мирс.
И тут щелкнул замок. Уильямс невольно вскочил, радостный, освобожденный. Он улыбался двери, пока она открывалась. Улыбался Полу, когда тот появился на пороге и удивленно вытаращился. Он развел руки и бросился к Полу, выкрикивая его имя, совершенно счастливый. Пол шагнул через прихожую, высокий, пополневший за эти годы, с блестящими, слегка навыкате, глазами, со слабым запахом виски изо рта. Он схватил Уильямса за руку, встряхнул ее и закричал:
— Уильямс, боже правый! Рад тебя видеть, парень! Наконец-то ты к нам выбрался; как я рад, черт побери! Как поживаешь? Ты ведь теперь знаменитость. Иисусе Христе, давай выпьем, давай напьемся! Элен, миссис Мирс, что вы стоите? Садитесь, ради бога.
— Мне пора идти, я и так уже задержалась, — сказала миссис Мирс, бочком отходя к двери. — Спасибо за беседу. До свидания, мистер Уильямс.
— Уильямс, черт возьми, как я рад тебя видеть! Элен уже сказала тебе, что мы решили уехать! Насчет деревни?
— Она говорила…
— Дружище, мы в самом деле уезжаем из этого проклятого города. Этим же летом. С каким удовольствием я брошу все это. На телевидении я читал по десять миллионов слов в год, и так десять лет. Я уеду, Уильямс, пришло время. Думал ли ты тогда, что я все это брошу? Ты видел Тома с Элен, Том у себя? Тащи его сюда, пусть поговорит с Уильямсом. Хочешь выпить? Ох, Уильямс, как мы рады тебя видеть. Теперь мы всем будем рассказывать, что ты был у нас. А кого ты здесь повидал?
— Рейнольдса, вчера вечером.
— Это издатель «Юнайтед Фичез»? Как он поживает? Как у него дела?
— Идут помаленьку.
— Ты помнишь, Элен, как он целый год просидел у себя дома. Чудесный парень, но что-то вышибло его из колеи: то ли армия, то ли что другое. Он не решался выйти из дома, боялся, что убьет первого встречного.
— Вчера он выходил со мной, — сказал Уильямс. — Проводил до автобуса.
— Ну, тогда с ним все в порядке, рад слышать. Ты не знаешь про Бэнкса? Погиб неделю назад в автокатастрофе на Род Айленд.