«Как же так… ну, положим, И-15-ые были уже в воздухе, когда я передавал радиограмму, наверняка, все они были без раций, но на то, чтобы бомберам сообщить, времени же было предостаточно. Что с ними не так»?
— Разговорчики! — Прикрикнул Мошляк. — Отдаю боевой приказ: всему личному составу укрыться в русле того ручья…
Лейтенант неосторожно дёргает раненой рукой в направлении небольшой заросшей расщелины, сбегающей вниз с вершины сопки, лицо его мертвецки бледнеет.
— Чаганов, на вас бойцы из лагеря, Васильев — первый секрет…. — полетели команды Мошляка.
— А что, может и получиться… русло глубокое и узкое…. вьётся вниз по склону и впадает в Хасан неподалёку от нашего убежища…. воды по щиколотку, — стучат мысли по темечку в такт буханью моих сапог по каменистой тропинке.
Не таясь, пролетаю с десяток метров по открытому месту до зарослей камыша и врываюсь в «штаб» сквозь «стену».
— Подъём! Все за мной! Старшина, поможешь майору! С собой взять только оружие и боеприпасы! — Противореча своему приказу, левой рукой хватаю «разгрузку Вассермана», а правой продолжаю прижимать к груди искорёженную рацию. — Не отставать!
— Лейтенант госбезопасности Мальцева на проводе, — тонкие пальцы девушки, крепко сжимающие деревянную ручку телефонной трубки, белеют. — соедините с комкором Смушкевичем.
— Товарищ Смушкевич в кабинете у командующего, — укоризненно отвечает его секретарь. — позвоните часа так через два, сейчас я могу только принять телефонограмму…
— Послушай меня, капитан, — зашипела Оля, как змея. — я звоню по поручению Генерального комиссара госбезопасности товарища Берия. Если ты прямо сейчас не позовёшь комкора к аппарату, я тебя в лагерную пыль сотру…
Стоящий рядом Ким невольно вздрогнул от разительной перемены, которая произошла за секунду в облике милой девушки.
— Одну секундочку… — в голосе секретаря одновременно послышались раздражение и испуг.
— Ну что? — Оля прикрывает трубку ладошкой, поворачивается к Киму, склонившемуся над «Бебо».
— Товарищ Меркулов уже едет в Управление, будет на связи минут через десять.
— Комкор Смушкевич на проводе…
— Здравия желаю, товарищ Смушкевич, — глаза Кима лезут на лоб: это уже третья интонация и громкость, которыми окрашивается голос девушки за последнюю минуту, теперь это — голос коллеги, знающего себе цену.
— … Мальцева здесь. Мне из особого отдела доложили, что майор госбезопасности Чаганов вылетел с майором Рычаговым на самолёте У-2 с аэродрома Воздвиженка вылетел в Новокиевку, где должен был приземлиться в полдень. Что вам известно об этом? Где Чаганов, Рычагов, самолёт?
— Ничего неизвестно, — замялся комкор. — да, я распорядился помочь, но…
— Нашей службой около 13:00 перехвачена японская радиограмма, — в последних словах Оли зазвучали металлические нотки. — что советский двухместный самолёт с бортовым номером 29 был сбит зенитчиками, его обломки упали в озеро Хасан у подножия высоты 150. Это сопка Заозёрная, так?
— Я сейчас уточню, — в трубке послышалось шуршание и едва различимые слова. — почему сразу не доложили?…
— Вы что-то скрываете от органов, комкор? — Голос Оли снова вернулся к первой интонации. — Не советую, происшествие находятся на личном контроле товарища Берии.
— Нет-нет, я ничего не скрываю, товарищ Мальцева, — голос Смушкевича дрогнул. — вот, в 12:30 Чаганов вышел на связь, доложил, что самолёт попал в туман и просил начальника ВНОС сориентировать их по месту, но связь быстро прервалась. Затем… в 13:40 получена радиограмма от Чаганова, что они с Рычаговым живы и находятся районе сопки Заозёрная, в подразделении лейтенанта Мошляка. Врут японцы, живы они! Правда в данный момент с трёх сторон охвачены вражескими войсками.
— Немедленно вышлите туда самолёт — разведчик, гидросамолёт, истребители. Необходимо срочно эвакуировать товарища Чаганова!
— Кхм, тут такое дело… — виновато добавляет комкор. — В 14:05, как только позволила погода, согласно приказа командующего начались бомбовые и артиллерийские удары по японским войскам…
— И по Заозёрной тоже? — Повысила голос девушка.
— Да, тоже.
— Почему же вы не отменили удар? — Почти кричит она.
— Мне не доложили… я был на совещании в кабинете у товарища Апанасенко…
— Отменяйте сейчас, у вас же есть связь!
— Хорошо, я только доложу командующему. Начальника шифровального отдела ко мне… — вторая часть фразы командующего авиацией прозвучала совсем тихо.
— Зачем шифровка, просто открытым текстом отмените операцию! — Взрывается девушка.
— Но я не в праве… это дело командующего Группой Войск… в открытую запрещено… и как я могу действовать через голову командиров авиаполков.
— Делайте что хотите, но, если в результате вашей бомбардировки пострадает товарищ Чаганов, вас ждёт трибунал. Мой вам совет, действуйте быстро и ничего не бойтесь, товарищ Берия в эту минуту уже звонит наркому обороны. — Оля расстроенно кладёт трубку.
— Товарищ Ким, — девушка уже на ногах. — доложите товарищу Меркулова, что я выезжаю на железнодорожный вокзал, надеюсь утром быть в Ворошилове.
— С-сука, — Смушкевич раздражённо бросает трубку ВЧ на рычаг. — советует она, знаешь куда засунь свои советы…
— Что же делать, товарищ командующий? — Подаёт голос капитан, заботливо подставляя стул начальству.
— Что делать, что делать? Выполнять указания… всяких б***ей… — Скрежещет зубами комкор. — Пиши приказ…
— Но бомбовозы уже в воздухе, — секретарь растерянно смотрит на часы. — а радиосвязи с ними всё равно нет.
— Дошло наконец, — криво усмехается Смушкевич. — передашь телефонограммы в Кневичи, Ново-Никольск и Шкотово. Всё чтоб было чин чином, время передачи, кто принял. Ой чует моё сердце, что эта мадам ещё много крови у нас выпьет, особенно если с её хахалем что-то случится…
— Так может вам лучше, товарищ командующий, — вкрадчивым голосом продолжает секретарь. — поручить это дело Сорокину? Это ж в основном его подчинённые из 1-й Армии будут наносить бомбовые удары. Он всё равно в Кневичах прохлаждается…
— Дело говоришь… — веселеет комкор.
— … просто так кратко и передать приказание, — воодушевляется капитан. — «приостановить бомбовые удары по району сопки Заозёрная до особого распоряжения. Ответственным за доведение и исполнение данного распоряжения назначить комдива Сорокина».
Ударная волна от близкого взрыва огромной бомбы вначале оттолкнула меня от стенки нашего убежища, к которую мы вжались в ожидании конца света, а через мгновение дважды сильно сверху хлопнула по ушам. День за секунду превратился в ночь, каменная пыль абразивом прошлась по открытым глазам, обожгла глотку и забила ноздри. Недолгое затишье и вдруг в полной темноте подо мной задрожала земля, это сверху по ней забарабанили, поднятые взрывом в воздух камни. Накрываю «хрустальный сосуд» руками, сворачиваюсь в позу сидячего эмбриона: ноги прикрывают причинное место, на плечах — разгрузка Вассермана. С каждой секундой сила ударов каменного дождя неуклонно ослабевает, в наше убежище начинает проникать свет.
— Кхм-кхм, есть кто живой? — Сбрасываю жилет и как собака отряхиваюсь.
Прямо передо мной, на том месте, где сидел Рычагов — земляной холмик, из которого торчит его грязная пятка. Берусь за неё двумя руками и изо всех сил тяну на себя.
«Застонал, дышит… значит, будет жить».
Перехожу к соседнему холмику, кто-то начинает мне помогать… русло пересохшего ручья начинает оживать, послышались хриплые команды лейтенанта, которые почти никто не исполняет, думаю, по причине массовой контузии — не слышат просто. Через четверть «реанимационных» мероприятий обнаружилось, что в строю осталось десять человек, четверо бойцов, включая Бобарыко, погибли, остальные — легко и тяжело ранены. За это время справа и слева от нас в отдалении раздалось ещё несколько подобных по мощности взрывов.