— Приложи телефон к левому плечу, потом — к правому, — зарычал голос хозяина.
Капитан повиновался, втайне надеясь, что сам он от этой операции не изменится. Действительно, не изменился. Вздохнул.
— Зря надеешься, — хохотнул хозяин, — теперь ты мой.
— Я и без того твой, — буркнул Капитан.
— Телефон не выключай, положи рядом, на сидение. И поехали.
Капитан упихал всхлипывающего Боцмана внутрь салона, захлопнул дверцу. Сам сел за руль, положив включенный телефон на соседнее сидение, как велел хозяин.
— Вперед! — зарычал телефон.
И Капитан повернул ключ зажигания. Никакого звука не последовало. Просто машина рванулась вперед, не дожидаясь, пока Капитан отпустит сцепление. Капитан едва не слетел в кювет, но быстро выровнял странную машину. Внутри «Сааба» тоже все изменилось: сиденья блестели и казались липкими, приборы на приборной доске исчезли. На их месте выросли какие-то шерстистые извивающиеся хвостики, из зарослей которых торчал руль. Хоть руль остался рулем!
— По счету «Три» поворачивай направо. Раз…
Дорога шла прямо, свернуть можно было только в кювет.
— Но…
— В ушах говно! Три! — оглушительно зарычала трубка.
И Капитан крутанул руль. Он не стал зажмуриваться. Он видел надвигающийся кювет, видел зеленоватые вспышки, видел, как горизонт пошел крупными волнами, а потом застыл.
Волны остались… То есть, не волны, а плавные холмы, покрытые зеленой травой. Машина неслась по дороге, мощеной розовыми плитами. А кругом было лето. И степь. Теплый ветерок приятно дует в лицо…
Капитан содрал с головы жаркую кепку, кинул на сидение, к телефону. И сразу понял, что изменения еще не кончились. Машина теперь превратилась в открытую, без верха… И, кажется, перестала быть машиной. Вместо шуршания шин слышался ровный топот. Перегнувшись через низкий бортик, покрытый чешуей, Капитан увидел три широкие когтистые лапы. С правой стороны, догадался он, долно быть еще столько же. Передок машины вытянулся еще больше и вдруг выгнулся вверх. Капитан понял, что это — мощная шея, на которую насажена мелкая голова, похожая на жабью, только без глаз. А глаза…
Телефон изменился самым радикальным образом. Вытянутый, искривленный, вороненое лезвие блестит… Меч!
— Что пялишься! — зарычал меч голосом хозяина, — веди своего шваба, а то он тебя сожрет, если руль отпустишь! Пялиться — мое занятие.
Действительно. С широкой гарды меча на Капитана смотрели два глаза. Два ужасных, нестерпимо живых круглых глаза.
ГЛАВА 3
Стены Йормунграда занимали уже большую часть горизонта. Степь сменилась полями, вдоль дороги начались лесозащитные полосы — деревья напоминали поставленные на попа сосульки. Ветвей не было, зато сверху донизу топорщились огромные, растущие прямо из стволов, треугольные листья.
Дмитрий не удивился, но испугался — именно тому, что не удивился. Все это казалось знакомым. СЛИШКОМ знакомым. И ядовитые птицеморы вдоль дороги (именно так называются деревья-сосульки), и сама розовая дорога, и поля, и громадные стены столицы. И низкие двухэтажные домики предместий. И даже неуклюжие восьминогие создания, пощипывающие редкую травку между досчатыми заборами.
— Слейпы, — прошептал Дмитрий.
— Верно, — кивнул полубородый, — память не обманешь. Имя-то свое не забыл?
Дмитрий ухмыльнулся:
— Дима Горев меня зовут, для друзей — Фленджер, — он вдруг почувствовал, что соврал.
Теперь, в свою очередь, ухмыльнулся полубородый:
— Забыл. Ладно, вспомнишь. Не отвертишься.
Толик уже стянул теплую куртку и остался в грязном синем рабочем халате:
— А меня как зовут?
— Не знаю, — пожал плечами полубородый, — вообще не пойму, братушка, откуда ты взялся.
— Как! — возмутился Толик.
— Наперекосяк! Друга твоего я специально сюда вытащил. А ты просто случайно, как говорится, «на хвоста упал».
Почему-то при слове «хвост» Дмитрий с новой силой ощутил мускусную змеиную вонь. И, наконец, решился:
— Чем пахнет?
— Драконом, — охотно ответил полубородый.
— А разве пахнет чем-то? — удивился Толик, — я ничего не чувствую.
— Тебе и не полагается. Драконов чувствует наш друг. А знаешь, почему?
Толик помотал головой. Дмитрий неподвижно скорчился на сидении. Несмотря на жару, ему не хотелось скинуть верхнюю одежду. Ему не хотелось открывать себя этому миру, в котором, он знал точно, его ожидают опасные приключения и крупные неприятности.
Приключения Дмитрий ненавидел. А уж что до неприятностей…
— Эй, храбрый рыцарь, где же твой меч? Раскольников, где твой топор? — неожиданно запел Толик фальцетом. Толику, по всей видимости, новый мир понравился. Действительно, что Толик терял? Семьи, можно считать, нет: жену свою Толик так ненавидел, что убил бы, наверное, если бы не проводил почти все свободное время в лаборатории. Зарплату уже полтора года не платят, комната в коммуналке — еще теснее, чем кабинет в подвале Института нефти. Тараканы, толстая Клава, зима. Здесь, хотя бы, лето!
А что потерял Дмитрий? Фактически — всю свою жизнь. Жизнь свою он любил. Но с другой стороны, именно поэтому он здесь и оказался. Здесь… В предместьях столицы мира. Чужие воспоминания, кружившиеся в голове Дмитрия, подсказывали, что он должен ненавидеть предместья. За что? Приятные домики, нижние этажи каменные, верхние — из бревен. Только выкрашены по-дурацки, в серый цвет.
Народа на улице было немного, но яркие одежды жителей резко контрастировали с серыми каменными стенами. С высоты кабины грузовика казалось, что это разноцветные бабочки попали в мрачную пещеру и теперь, уставшие и голодные, еле ползают в поисках выхода.
Полубородый нажал на тормоз, и машина, хрипя и натужно постанывая, остановилась. Мотор недовольно взревел, и водитель крикнул, стараясь перекрыть скрежет деталей:
— Бар «Дракон»! Здесь жилье найдете. И все прочее… Вон, слева бар, через дорогу.
Дмитрий оторвался от своего окна и поглядел в другую сторону, куда указывал полубородый. Грузное трехэтажное здание с окнами-бойницами вплотную подступало к дороге. Рядом, у коновязи, топтались на многочисленных ногах оседланные слейпы.