Пит-босс Алиса, забежав в стафф, чтобы дать направление единственному отдыхающему из всей дневной смены, смотрит на вяло переодевающихся нас, как на иконы.
– Кто может выйти в зал через пять минут, впишу час овертайма! – с мольбой в голосе обращается она, скользя взглядом по равнодушным лицам.
Дураков нет: нам целую ночь предстоит впахивать в оставляемом ими апокалипсисе. И – перчинкой к чебуреку – в стаффруме наблюдаются три юных пингвина: черный низ, белый верх, бабочка, без жилетки – их шьют персонально, и стажерам первого дня заранее не выдают.
– … же вас в корму! – высказывается за всех Макс, от чего у пингвина-девочки (из троицы свежего мяса двое парней, одна девица) краснеют уши. – О, привет, АБ! Красноглазишь, как Джо? Где эта задница?
АБ – так меня называют приятели. Для прочих коллег по рулеточно-карточному труду я либо Бельский, либо Шифоньер Жирнье, последнее удобно для проверки дефекта фикции к концу смены, с охрипшим от криков горлом. Это милая девочка Алия так меня назвала на тренингах, народ посмеялся, прозвище прилипло. У нас с этим вообще быстро.
– М-м, свежатинка, – протянула влетевшая в стаффрум Майя. – К утру будет тухлятинка.
Каждый бодрится перед адовой ночкой, как может.
– Что, малыши, все немножко не так, как вам говорили в школе крупье? – с деланным сочувствием спросил Окунев.
Ему больше прочих подходит его прозвище – Рыба. Глаза на выкате, высокие залысины, маленький рот с узкими губами и полное равнодушие к окружающим в смеси с сарказмом.
Вообще, как правило, с прозвищами в нашем узком кругу попадают если не в десятку, то около. Находько, который Макс и любит выразиться нецензурно – как есть Шпала. Два метра худобы, даже лицо узкое, вытянутое. Еще он рус, сероглаз и одевается (в миру, на работе форма) как неформал, много кожи и металла. Женька Митин, наш с Находько приятель, зовется Джо Красный Глаз за вечный недосып, вызванный амурными похождениями. При наличии постоянной, верной и замечательной то ли невесты, то ли уже жены (за выслугу лет). Джо невысок, смазлив и нагл – и простоя без барышень у него почти не случается. Вот и в этот раз он приперся с явными признаками недосыпа, зато с довольным блеском красно-карих глаз на бледном лице. Карий – цвет радужки, красное – вокруг радужки. Перед сменой он привычно закапает глаза визином из дежурного флакона, и будет каждый брейк хлестать кофе без сахара.
Смена началась с низвержения во тьму: дилером на рулетку в ВИП, который на первом этаже, а стаффрум – на втором, соединены они между собой очень узкой винтовой лесенкой (во хмелю по ней ходить нежелательно). У лесенки есть бонус: если при подъеме в стафф пропустить девочку-дилера вперед, всю дорогу можно наслаждаться интересным видом.
Пока шла передача смены, я осмотрелся: незнакомая компания на покере и старый клиент. Для последнего открыто два стола: рулетка и покер. Дядька не особо вредный, ставит крупно, предпочитает кэш-фишки, а не засыпать цветом «всю поляну». Порой на него находит, но как сливается цвет – снова возвращается к большому номиналу и одиночным фишкам. Если не тупить безбожно, сложностей не предвидится.
Мне еще и чипера поставили – пристроили стажера Пашу, чтобы, видимо, не сразу на амбразуру.
– Андрей, – это он с бейджика прочитал. – А как долго мы будем стажироваться?
Низенький вихрастый очкарик высоко задрал подбородок, пытаясь смотреть мне прямо в глаза.
– До утра доживи, – от души посоветовал я. – Нечем заняться? Режь стек.
Есть у меня персональная примета: если ночь пятницы или субботы началась легко, впереди ждет задница, как у Кононовой, а она у нее такая… всеобъемлющая.
– Как? – испуг в голосе пингвина не наигранный.
Клиент завис над картами, к нам бегать перестал.
– Стек: двадцать жетонов, тренируешь все нарезки выплат. По пять, – нарезаю двадцать фишек ближайшего – черного – цвета четырьмя стопками по пять, раскатываю последнюю стопку. – По четыре, по три. Четыре-четыре-один, Три-три-один.
Паша режет: два-два-один.
– Пять чипов не режутся. Пять раскатываешь, собираешь, выплачиваешь. Кто вас натаскивал-то?
Выяснилось, что тренингами в это лето занимался Ненад, еще один серб, что смахивал на злобного хоббита: мелкий, кудлатый и глазки бегающие. И вот от него добра вообще ждать не приходилось. Этот гад в менеджерской должности даже «за свой счет» на похороны матери девчонке из дневной не подписал как-то раз. Правда, девочка догадалась после Ненада подойти к Нине, и вопрос решили, но выводы все сделать успели.
Примета сработала: наверх я пошел прямиком на вторую рулетку общего зала, инспектором, где дилером поставили – барабанная дробь! – легко краснеющую девочку-стажера. На поле все цвета, разномастный кэш, засыпано так, что трясущиеся пальцы не успевают поправлять спорные ставки.
Первую выплату Оля считала несколько минут, ошибалась, пересчитывала, ошибалась снова. Делала просящие глазки (мультфильм «Шрек» выйдет только осенью, и летом я не мог сравнить зелень ее просящих глаз с глазками котика из мультика, зато постфактум – очень похоже, как с Оли рисовали) и шептала: «Помоги! Сколько?». В стоящем гвалте она могла это орать, что есть мочи, результат был бы тот же. Я умею читать по губам, и мне не сложно пожать плечами, отвечая: «Считай».
Игроки недовольны? Вон там ходит пит-босс, он назначил сюда эту лялечку, красивую – взгляд радуется – и тупую, что зубы сводит. Мое дело маленькое: следить за правильностью выплат и чистки поля. И пинать под столом чипера за грязные стеки (то в один цвет чип от другого цвета собрал, а то и вовсе кэш там очутился).
Все хорошее когда-нибудь заканчивается; Оленька выдала всем причитающиеся фишки, сняла с номера долли, запустила по новой шарик.
– Нет спина, – оповестил я стол, наблюдая за красивым полетом шарика в бокал с пивом.
Позвал пит-босса: шарик однозначно заменять.
Оля взяла второй шарик.
«Хоть тут не растерялась», – мысленно похвалил я стажерку.
Рано обрадовался.
– Что делать?! – прокричала брюнеточка, ухитрившись перекричать толпу.
Разговоры над столом притихли, народ у нас любит бесплатные развлечения, а тут явно оно и вырисовывалось.
– Положи в номер девять, – назвал ей последнее выпавшее, от которого нужно делать следующий спин.
Оленька обрадованно кивнула. И положила шарик в номер девять – на стол, а не в сектор рулетки. Прямо в завалы фишек, подготовленные нетерпеливыми игроками к новому спину.
– Овца, – не удержал я за зубами определение для Оленьки.
– Радуйся, что Овца, а не Шалаева. Или Шалавова, – «утешала» под утро, когда толпа малость рассосалась, стажерку Шаеву Майя Бореева. – Оляля уже есть в дневной смене, а фамилии у нас тут любят склонять по-всячески.
Бореева знала, о чем говорит: ее как раз звали Обуреева – от «обуреть». Характер у нее был тот еще. Внешние же данные вполне на уровне. Кареглазая Майя высветляла волосы, чтобы эффектнее выглядеть, и не ела ничего, кроме йогуртов. Фигура у нее средненькая на мой вкус (я предпочитаю наличие выпуклостей их отсутствию), зато ножки – прелесть. Однако стоило Майе открыть рот, и красота ног резко забывалась. Словом, лучшими моментами в обществе Майи были те, когда она поднималась из ВИП в стафф и молчала.
Эти вот обязательные прозвища были «фишкой» нашего тесного коллектива, в других казино, насколько я знаю со слов более опытных дилеров, ничего подобного нет. Может, текучка кадров быстрее, может, люди там без воображения.
После смены я, Джо и Макс как обычно пошли пешком до Финляндского: это общее направление нас и сдружило. Макс жил на «Финбане». Он шел с нами до остановки маршрутки. Дальше мы катились, а он уже завтракал. Я выходил у Сезона, а Джо ехал до Пискаревки. Прокладывали по-разному маршрут, заглядывая в кафе по пути (или не сильно от него отклоняясь), общались. Иногда останавливались на набережной неподалеку от Инженерного замка. Макс курил (из нас троих легкие куревом портил только Находько), а мы с Джо кидали монетки в постамент Чижика-Пыжика. «На фарт» называлось это действо.