- Значит так, рекруты. Вы уже поняли, что попали во всех смыслах этого слова. Для многих из вас, тюрьма — дом родной. Так вот, армия — это не тюрьма. Это гораздо хуже. Здесь нет прокуроров, которым можно строчить жалобы на плохое обращение. И здесь нет адвокатов, которые будут качать ваши права. Сейчас все смотрят на вас, как на кучку дерьма. И так будет до тех пор, пока вы кровью и потом не заработаете солдатские погоны. Нет, дрючить после этого не перестанут, ведь это армия. Комбат еб…т ротных, ротные еб…т взводных, взводные — нас, а мы вас. Так было и будет испокон веков. Но погоны дадут вам чувство причастности к армии, вы узнаете, что такое солдатское братство, и поймёте, что батальон своих не бросает. Только здесь вы станете настоящими мужиками, а бабы станут ложиться штабелями к вашим ногам. А ещё… тут никому нет дела до вашего прошлого. Служба в батальоне — это как жизнь с чистого листа, и только от вас зависит, что там будет написано.
Произнеся эту тираду, он немного понаблюдал за реакцией на наших лицах, и добавил.
- А теперь пойдём за мной в комнату для теоретических занятий. Пришла пора вбивать в ваши тупые бошки первые знания.
Однако сразу попасть на первое занятие мне не удалось, почти сразу у деревянных дверей класса, в которых на уровне среднего роста было просверлено отверстие, нас перехватил дежурный по роте.
- Кто тут Ланской? — спросил он.
Я отозвался.
- Санников, я заберу этого рекрута? Взводный приказал к нему привести.
Ефрейтор кивнул.
- Пошли за мной, Ланской, — велел дежурный. — Когда войдёшь, не забудь представиться и помни, что к господину подпоручику нужно обращаться «ваше благородие».
- Есть, — коротко ответил я.
Подпоручик оказался полным мужчиной лет двадцати пяти. Он сидел за письменным столом, перед ним лежала зашнурованная папка. Я успел заметить, что на её обложке была моя цветная фотография.
- Ваше благородие, рекрут Ланской прибыл по вашему приказанию, — доложил я.
- Вольно, рекрут, — приказал он. — Итак, правильно ли я понимаю, что ты — один из представителей рода Ланских?
- Никак нет, — отрапортовал я.
- Странно, — подпоручик поморщился. — А в бумагах на тебя написано совершенно другое.
- Разрешите пояснить?
- Разрешаю.
- Я действительно происхожу из рода Ланских, но моя семья отреклась от меня.
- Не позавидуешь тебе, рекрут. Это больно, когда предают свои, — покачал головой офицер. — Здесь такого не будет. У нас всё по заветам Суворова: «сам погибай, а товарища выручай». Но позвал я тебя не ради этого. Твоя история была во всех газетах — ты убил пятерых человек, между прочим — героев войны, отставных военных…
Сердце ёкнуло. Твою ж мать, а ведь об этом я не подумал… Это ж из огня до в полымя. Что, если теперь на мне отыграются по полной?
- На твоё счастье, они были не из нашего батальона, а мы всегда держимся особняком. Мы — армия в армии, Ланской. Не гвардия, которая только и может, что взбивать пыль на плацу, не части, сидящие в тыловых гарнизонах. Мы — там, где жопа, Ланской. И я должен понимать, не выкинешь ли ты какой-нибудь фортель. Ты — первый из аристократов, который к нам попал. Пусть даже бывший, ошельмованный и лишённый магии…
Ошельмованный? В памяти всплыло, как это произошло. Треск сломанного клинка над обнажённой головой, сухие слова унизительного приговора, отчаяние, тоска, ощущение, как ушла сила…
«С этого дня ты — мещанин Ланской!»
Картинка была столь яркой, что я едва не застонал от душевной боли.
… но всё-таки представитель древнего рода, — продолжал, не обращая внимания на мои муки, офицер. — Поэтому сразу хочу тебя предупредить: забудь о прежних замашках, Ланской. Иначе очень о том пожалеешь.
- Есть забыть о прежних замашках, — ответил я.
- Молодец, соображаешь! — похвалил взводный. — Хотя, я не очень-то в это верю. Время покажет, рекрут. А сейчас, ступай назад. Круг-о-ом! Шагом марш!
Когда я вернулся, то застал своих, которые сидели за столами, очень похожими на ученические парты. Санников зачитывал какую-то брошюру — скорее всего, воинский устав. Голос у него был монотонным, неудивительно, что многие заклевали носом.
Через пару минут ефрейтор отложил книжку в сторону и недовольно покачал головой.
- Что-то вы совсем оху…ли, рекруты. Ни х…я не цените людской доброты… Вижу, по-хорошему ничего не получится. А ну — встать! — его голос загремел по всему учебному классу. — Выходим из кабинета и строимся в коридоре.
Мы с грохотом поспешили на выход.
- Значит, через голову информацию воспринимать ни хрена не хотим… Ладно, тогда то же самое, но через жопу и ноги! — сообщил ефрейтор.
Санников не обманул, устроив нам общий кросс по периметру части, причём бежать должны были строем и в такт его команды.
Если на первых трёх кругах наше отделение ещё могло её выполнить, то, чуть погодя, строй начал рассыпаться. Тогда нас остановили и заставили отжиматься, а потом снова отправили в забег.
Так повторилось несколько раз.
Похоже прежнее тело было привычно к подобным нагрузкам, пусть вся спина облилась потом, но дыхалка сохранилась, и ноги не заплетались. Вот только отжимался я всё хуже и хуже, силовая подготовка у Ланского была так себе. Не зря в зеркале выглядел дрищ дрищом.
Ефрейтор, который не просто бегал, а носился словно угорелый, и отжимался в несколько раз больше каждого из нас, наоборот, выглядел абсолютно свежим как огурчик. Даже не вспотел.
Я невольно позавидовал его подготовке. Мне до такой физической формы ещё далеко. И я даже не подозревал насколько.
Часом позора для меня стал заход к турникам. Когда после трёх подтягиваний, мышцы онемели, а тело подвисло безвольной сосиской, я понял — вот он, позор! Остальные ребята подтянулись раз по десять-пятнадцать, а я оказался слабаком.
- Да, Ланской… — протянул сквозь зубы Санников. — Вижу, что дома ничего тяжелее х… не держал. Вот только ты попал в мой взвод, а у нас таких задохликов не держат. Знаете главный армейский принцип? — Он обвёл нас взглядом и сам же ответил:
- Все нормативы засчитываются по самому последнему. И, если ты, сука, нас опозоришь на ближайшей проверке, я, бл…, твою жопу наизнанку мехом выверну. Стать в строй, буду думать, что с тобой делать, рекрут.
Сгорая от стыда, я встал в шеренгу. Вот, блин! А в университете у меня была твёрдая «пятёрка» по физ-ре, и подтягивался я без всяких проблем. Ну что за задохлик мне для вселения достался!
К счастью, наступило время обеда, и нас погнали в солдатскую столовую.
Поскольку рекруты пока не считались за людей, ели мы в последнюю очередь. В столовую нас не запустили пока туда не вошёл последний взвод.
И снова бросилась в глаза разница между тем, как питаются солдаты и как кормят нас, рекрутов. Счастливые обладатели погон вставали в очередь на раздачу и уносили оттуда полные подносы еды. Мы же сидели за одним столом, на котором заранее стояли миски, были разложены ложки, а в центре находились кастрюли с первым, вторым и какой-то мутной жидкостью. В ней плавали окаменевшие куски неизвестных плодов — очевидно это был абсолютно несладкий компот из сухофруктов.
Я попробовал суп. Не баланда, которой меня потчевали в тюряге, но и далеко не те разносолы, к которым я привык в семье. Чуток сладковатой подгнившей картошки, несколько рисинок и нечто, отдалённо напоминающее мясо, хотя биться об заклад, что это именно оно я бы не стал.
На второе было картофельное пюре, на вид вполне аппетитное, с кусочком жареной рыбы, но, попробовав и то, и другое, я с огромным трудом проглотил тошнотворный кусок. Пюре оказалось сваренным из концентрата и больше напоминало измельчённую целлюлозу, а вместо нормальной рыбы нам положили обжаренную селёдку.
Есть это было невозможно.
Я думал, что только один буду крутить носом от такой пищи, но, практически все отодвинули в сторону миски, практически не притронувшись к ним.
Многие с завистью наблюдали за тем, что и с каким удовольствием уплетают за обе щеки солдаты. Их явно кормили иначе.