Когда мы въехали во двор между многоэтажками, где находился детский сад, то сразу свернули к одному из подъездов, пропуская вперед ментовский бэтээр, который, рыча мощным мотором, ворвался в ограниченное пространство между домами и принялся давить одиночных мертвяков, сшибая их бронированным корпусом и превращая в кровавое месиво.
Наконец, мехвод БТР-а успокоился, остановил машину, и бойцы попрыгали на асфальт. Леха свистнул, и в окне на втором этаже появилась Валентина Ивановна, которая, увидев, какую подмогу мы привели, облегченно всплеснула руками.
А потом один из бойцов выбил прикладом автомата окно у какого-то микроавтобуса, стоящего на стоянке у одного из подъездов, и завел его хитрыми манипуляциями с проводами под приборной панелью. Я думал, так только в кино получается!
В общем, девочек и воспитательницу посадили в микроавтобус, мальчиков — на броню, вместе со спецназовцами, чему они были несусветно рады. И те, и другие.
Теперь уже бронетранспортер не останавливался, а ехал без остановки до самой «Полосы», где вместо толпы зомби было пространство, усыпанное телами мертвых мертвецов. Никогда не думал что словосочетание «мертвые мертвецы» не будет тавтологией…
В общем, следом за БТР-ом мы миновали железнодорожный мост и выехали к фабрике «Красс». Там, по всей видимости, теплилась жизнь, поскольку на проходной у решетчатых железных ворот дежурили какие-то дядьки в униформе. А что, уних есть шансы! Стены вокруг кондитерской фабрики будь здоров, провизии там — горы! Сидеть могут в осаде сколько угодно долго.
Леха уверенно вел машину, а я набивал патронами опустошенный рожок для автомата. Честно говоря, получалось не очень ловко.
Наша мини-колонна двигалась по тому же маршруту, которым прошел отряд спецназа, это было похоже на Гензель и Гретель, возвращавшихся по пути из хлебных крошек домой. Только вместо хлебных крошек были тела зомби.
Вонь стояла невыносимая. Как только мертвяки сдыхали окончательно, они начинали разлагаться, и трупные миазмы пропитывали город от самого асфальта и до крыш самых высоких многоэтажек.
Свернув на Советскую, БТР проехал метров пятьсот, остановился перед стальными воротами и оглушительно просигналил. Створки разъехались в разные стороны и сомкнулись после того, как мы попали внутрь.
— Проезжай, проезжай, не задерживайся! — махал рукой сержант в форме ППС.
Мы остановились рядом с двумя БТР-ами, служебными седанами и «уазиками», я открыл дверцу и выпрыгнул наружу. Леха обошел машину и стал рядом со мной.
Над нами навис огромный мрачный куб здания тюрьмы.
1.3. Центр
— А куда вы дели заключенных? — спросил Леха.
Дима почесал голову и сказал:
— Те, которые сидели по мелочи — вот они, работают, — спецназовец обвел стволом автомата людей в серых робах, которые сооружали укрытие из мешков с песком напротив ворот. — А остальных того… В общем, совсем того…
— И какие это статьи, которых «того»? — уточнил я.
— Рецидивисты в основном. Еще убийцы, насильники…
У меня мурашки пробежали по коже. Ведь в освободившиеся камеры сейчас селили детей из детского садика, да и просто людей, которых отряды зачистки смогли эвакуировать. Не так-то и много их было, каких-то две сотни, но патрули постоянно привозили новых людей, которых после медосмотра расселяли по камерам.
3-й батальон внутренних войск особого назначения, который базировался в нашем областном центре, развернулся неплохо. Являясь на данный момент единственной силой в городе, сохранившей организацию, батальон стал своеобразным центром притяжения сил порядка: уцелевших милиционеров, военных, МЧС-овцев и просто активных граждан, готовых с оружием в руках защищать свою и чужую жизнь.
Как нам поведал Дима, тюрьма — это временная мера, эвакуационный пункт. Скоро должны были прибыть вертолеты, которые будут перебрасывать гражданских в агрогородки, активно строящиеся по всей Беларуси последние 15 лет.
Поужинали мы простой сытной едой из тюремной столовой, потом нам вручили два баллончика с черной автомобильной краской и отправили закрашивать зеленую отличительную полосу и прочие характерные признаки на инкассаторском УАЗе.
— А откуда краска-то? — спросил Леха, на что получил ответ лаконичный и емкий.
— Тебе не похер?
Лехе было похер, и в итоге кроме зеленой полосы мы закрасили крышу и нарисовали на капоте аляповатый череп с костями. Мигалки я сковырнул при помощи гвоздодера, с которым расставаться наотрез отказался. А рацию с машины сняли сами спецназеры, мол нам она не нужна, мы все равно не разбираемся.
А потом мы, отзвонившись своим домашним, пошли спать в одну из камер, которую выделили нам гостеприимные хозяева.
Я лежал на нарах и изучал растянутые пружины верхней шконки… или как оно там называется? Никогда не был в тюрьме до этого, и чувствовал себя поэтому, мягко сказать, неуютно.
Сон навалился неожиданно, тяжелый и липкий…
— Уберите!!! Уберите его от меня! — эти вопли заставили меня подскочить с кровати и треснуться макушкой о железный каркас второго яруса. Моя рука тут же потянулась к гвоздодеру, а глаза шарили в темноте, в поисках угрозы.
Леха с очумевшими глазами сидел на своей койке. Головой он не долбанулся, ясный хрен, это меня предки ростом наградили.
— Тупая сука! Чего она орет? — злобным голосом проговорил он.
Вдруг в замкнутом помещении тюремных коридоров раздались две автоматные очереди и крик резко оборвался.
— Млять. Что там было? — спросил я непонятно у кого.
— Мне похер, — сказал Леха и рухнул на нары, досматривать свои неизвестные мне сны.
А я сунул ноги в ботинки и как был, в трусах и с гвоздодером в руке выглянул из-за железной двери.
Два мента, один с сержантскими погонами, другой с лычкой ефрейтора, тащили по полу за ноги абсолютно мертвую женщину с простреленной в нескольких местах головой.
— Что там такое?
— Откуда-то зомбак объявился. Может доктора укус пропустили, хрен его знает… Вот эту покусал, пришлось обоих… — пробормотал сержант.
А я смотрел на кровавый след, который тянулся от волос женщины к дверям камеры, из которой сейчас выходили заспанные испуганные люди.
Стоит ли говорить о том, что в оставшийся отрезок ночи мне снились одни кошмары?
Утро началось с хриплого голоса, который зачитывал по системе внутреннего тюремного вещания чрезвычайный декрет Батьки. Я начал осознавать слова где-то с середины документа:
— «…таким образом, имеют права расстрела на месте убийц, грабителей, насильников, скупщиков краденого. Лица, укушенные, оцарапанные или вступившие в иной контакт с неживыми, который подверг за собой проникновение в кровь вируса, влекущего за собой частичное функционирование организма после смерти, после медицинского освидетельствования должны быть ликвидированы.
Для борьбы с неживыми и очистки от них территории Беларуси настоящим указом образуются Народные Дружины из военнослужащих запаса, призывников, а также любых других категорий граждан, в достаточной мере владеющих оружием. Лица, имеющий охотничий билет и хранящие дома оружие зачисляются в Дружину автоматически.
Дружинник имеет право и обязан уничтожать неживых любыми доступными способами и средствами, содействовать армии и милиции Республики Беларусь в выполнении этой задачи при первой же возможности. Опознавательным знаком дружинника является красная повязка на левом плече, а также письменное свидетельство офицера званием не ниже капитана о том, что предъявитель является дружинником.
Командирам воинских частей и баз вменяется в обязанность обеспечение дружинников оружием и боеприпасами из стратегических запасов Республики…»
Леха тоже проснулся и сидел, свесив ноги на кровати.
— Херассе Батька выдал! А я думал, все медным тазом накроется, правительство побоится людям оружие давать! — проговорил он.
— А вот это, про ликвидацию укушенных? Не жестковато? — почесал затылок я.