Люти обнимала за талию куклу Кена; ее радужные, как у бабочки, крылья слегка подрагивали, когда она пела непристойную песенку, заставлявшую девятилетнюю Кайю одновременно хихикать и краснеть.
– Могу я притвориться, будто он
Мой друг сердечный и в меня влюблен.
Но видя без одежды его, я
Готова просто плакать в три ручья.
На гладкую пластмассовую грудь
Нельзя со вздохом ласковым прильнуть.
Ах, кукла‑мальчик, голубые глазки!
Скучает кукла‑девочка без ласки.
Хрящ молча стоял рядом с Кайей. Засмеявшись, она повернулась к нему, и он хотел заговорить, но с языка его сорвался только белый камешек, который бултыхнулся в воду и погрузился на дно, сияя странным светом.
– Увы, не понимает мой намек
Пластмассовый и глупый паренек!
Не знает, что у каждой у девчонки
Хорошенькая штучка под юбчонкой.
Хриплый вскрик заставил Кайю взглянуть вверх. На дереве сидел ворон, его черные перья переливались радугой, как бензиновая пленка на воде. Когда ворон склонил голову, уставившись на девочку, глаза его оказались такими же белыми, как утонувший камешек.
– Но не горюй, что не находишь штучку,
– Он сам свою найти не может ручку!
Ворон, царапая ветку когтями, передвинулся чуть в сторону, а затем сорвался со своего насеста. Миг спустя, оставив на запястье Кайи царапины от когтей, а на тыльной стороне ладони отметину от клюва, он взмыл в воздух, унося Барби.
Кайя закричала пронзительно и горестно, как могут кричать только испуганные и обиженные дети, и пошарила вокруг, ища, чем можно запустить в птицу. Под руку ей попался камень, и она, не раздумывая, швырнула его.
Ворон штопором упал в ближайшую купу деревьев, и девочка бросилась туда. Лес вокруг расплывался, становился размытым, и неожиданно оказалось, что Кайя уже стоит и смотрит на черное тело птицы. Оно лежало недвижно, легкий ветерок ерошил перья. Кукла валялась чуть поодаль от мертвого ворона, а между ними на земле белел гладкий камешек. Тот самый, который сорвался с языка у Хряща.
И тут Кайя проснулась.
В дверях комнаты стояла мать, держа трубку радиотелефона.
– Я звала тебя снизу, но не могла дозваться. Тебе звонит Дженет.
– Что? – Кайя моргнула глазами, слипшимися от вчерашнего макияжа. Вытянув ноги, она ударилась пятками об изножье своей кроватки.
Солнце вновь вернулось к жизни, пылая гневом на вчерашние проделки госпожи Луны. Кайя поняла, что если она откроет глаза, то эти лимонно‑желтые блики вызовут у нее головную боль.
– Тяжелая ночка выдалась? – Мать прислонилась к дверному косяку и затянулась сигаретой.
Кайя протерла глаза. На костяшках пальцев остался черный налет со следами блесток.
– Тебе звонит Дженет. Сказать ей, что ты перезвонишь попозже?
Эллен, похоже, одновременно раздражало и развлекало то, что ей приходится повторять все несколько раз. Кайя покачала головой и взяла трубку.
– Алло? – спросила она хриплым и невнятным спросонья голосом.
Эллен отлепилась от косяка, и Кайя услышала, как она спускается вниз по лестнице.
– Что случилось прошлой ночью?
Кайе потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, о чем спрашивает Дженет.
– А, ничего. Кении пытался поймать меня, а моя рубашка взяла и порвалась.
– Кайя! Ну как ты могла вот так взять и убежать? Я подумала, что он сделал с тобой что‑то ужасное! Мы ругались из‑за этого всю ночь.
– Я думала, ты мне не поверишь, – уныло призналась Кайя.
Должно быть, это прозвучало как истинное раскаяние хорошей подруги, потому что Дженет немедленно смягчила тон:
– Давай выкладывай, Кайя. Конечно, я тебе поверю.