Меня даже не смущало то, что парень медведя тоже понимал. Все это казалось просто одним большим глюком моего производства.
Я не вникала в эмоциональный спор, касавшийся непосредственно моей персоны, просто легла так же, как лежала до их появления в моей непростой жизни, закрыла глаза и мгновенно вырубилась.
Сон мой, был больше похож на затяжной обморок, и в себя я приходила очень тяжело и болезненно.
А когда все же пришла, почти сразу поняла, что раньше все было еще вполне мило и даже адекватно, а вот сейчас, в это самое мгновение, на этой жесткой, но почему-то удобной кровати, я окончательно распрощалась с мыслью о своем психологическом здоровье. Не было у меня его, здоровья этого.
Плечо было перевязано, царапины на руках смазаны какой-то зеленоватой гадостью, которая успела впитаться, но оставила легкий налет на коже. Одежды – моей последней связи с реальностью, поблизости не было, а сама я одетая в длинную рубаху без рукавов, лежала под тонким покрывалом на низкой кровати. Хлопок, на ощупь определила я, только хлопок и больше ничего.
В смысле с меня не только порванные джинсы с футболкой стянули, но и нижнее белье куда-то дели. И кроссовки тоже.
Небольшая комната, светлая и уютная, пахла травами, что сушились под потолком, и звенела от птичьего пения, доносившегося с улицы. Окно было открыто, и ничего не мешало звукам проникать в помещение.
Со своего места я могла разглядеть большой шкаф, пристроившийся в углу, и стол, стоявший перед окном, в ногах моей кровати.
Стул стоял рядом со мной, словно совсем недавно на нем кто-то сидел.
Никаких личных вещей видно не было, я не знала куда попала, кто хозяин этой комнаты, этого дома, этой дебильной рубахи, в которую меня обрядили, и совсем не чувствовала благодарности за помощь.
В голове было пусто. Я старательно гнала от себя воспоминания о светлячке, об охотниках и говорящем медведе, трусливо не желая анализировать случившееся.
Встать удалось только с третьей попытки, первые две привели к тому, что я свалилась на пол, опрокинув стул и потревожив все свои многочисленные раны. Уже с пола, ядрено матерясь, я медленно поднялась сначала на четвереньки, а потом и на ноги, перемежая матюги с уговорами себя любимой потерпеть и подняться.
Если бы мамочка слышала, как я ругаюсь, дала бы ремня и не посмотрела, что дочь у нее уже взрослая. Но она не слышала и знать не знала, что ее непутевая кровиночка не спешит к ней на поезде, а сидит в непонятном месте и силится не разреветься.
Я крепилась, крепилась, а потом встала на ноги, пошатнулась и разревелась как последняя девочка, осев обратно на кровать.
Сильно, как никогда прежде, хотелось домой.
Дверь открылась тихо, без скрипа, и у моих рыданий появился свидетель.
– А я ему говорил, что добить ее нужно было. Ненормальная она. Не дай праматерь, одержимая, – прогудели от порога.
Я вздрогнула и выпрямилась, смаргивая слезы, мешавшие разглядеть столпившихся у двери. Их было двое, и доверия они не внушали. Ни высокий – белый и худой, ни большой – грузный и бородатый. Первый пугал блеском желтых звериных глаз на бледном, будто нечеловечьем лице, а второй просто пугал. Потому что это он сейчас сказал, и это был именно тот голос, что чудился мне в медвежьем рычании.
– Свер… – попытался что-то сказать бородатый, но белый цыкнул, не отводя от меня своих жутких глаз, и тот сразу замолчал.
Я икнула, вытирая рукавом мокрые щеки и исподлобья глядя на белого, не зная еще, что так нельзя делать.
– Глаза опусти, – велел он, и даже в его голосе было что-то звериное.
Я икнула еще раз и приказ проигнорировала.
– Говорю же, ненормальная, – проворчал бородатый.
– Берн, – одернул его белый, – Ашшу приведи.
Бородатый вздохнул, я еще раз икнула.
Когда за недружелюбным Берном закрылась дверь, а я с этим чудищем отдаленно человеческого вида осталась в комнате одна, желание оказаться дома стало почти нестерпимым.
Всхлип вырвался помимо воли.
– Не успокоилась еще? – недовольно спросил этот, которого, кажется, Свером звали, продолжая топтаться у двери.
Я была ему за это благодарна, но предпочла бы, чтобы он за дверью находился, желательно запертой. Изнутри.
В ответ я шмыгнула носом, не забывая на него таращиться. Почему-то казалось, стоит только отвести взгляд, отвернуться хоть на секунду, и он окажется рядом.
– Ты пришла с той стороны?
Сначала я не хотела отвечать, но после недолгих раздумий решила, что лучше не позволять ему додумывать ответы самостоятельно.
– Из туннеля, – хрипло подтвердила я, на всякий случай добавив, – сверху упала.
Свер поморщился.
– Жертва.
– Что?
Проигнорировав мою растерянность, он требовательно спросил:
– Что ты умеешь?
– Ну…
Читать, писать, вышивать крестиком. Что именно его интересует он не уточнил, а я боялась спросить.
– Охотиться умеешь? Травы знаешь?
– Травы, наверное, знаю, – неуверенно подтвердила я, – охотиться не умею.
– Хорошо. Наберешься сил, найдем тебе место в доме Йолы, будешь ей помогать, – окинув меня тяжелым взглядом, Свер поморщился, – если захочешь остаться.
Меня передернуло от его последних слов. Оставаться я не планировала, мне нужно было обратно в мой мир, восстанавливать расшатавшиеся нервы.
– Я бы хотела вернуться домой.
– Это невозможно. Если ты не с той стороны, хода, которым ты пришла сюда, больше не существует.
Сразу видно, он знает толк в утешениях.
Дверь приоткрылась, после весьма условного, дробного стука.
– Звал?
Первое, что я увидела, когда девушка вошла в комнату, были зеленоватые чешуйки на смуглых скулах. Они как-то очень естественно переливались глубокой зеленью, тонконосым клинышком поднимаясь к вискам и скрываясь в густых темных волосах. Зеленые глаза ее благодаря этому казались еще ярче и словно слегка светились. А может, и правда светились, я бы не стала этому удивляться.
Она улыбнулась мне, блеснув длинными, острыми клыками.
– Разберись с ней, – велел Свер, по его резкому лицу мимолетной судорогой прошлось брезгливое выражение, – успокой.
– Поняла.
Остаток дня я провела в компании улыбчивой Ашши, и это был на редкость бездарно проведенный день. На вопросы мои она отвечать не хотела и только дружелюбно повторяла, изредка срываясь на шипение, что мне нужно отдыхать и что домой я попасть уже не смогу, но здесь мне обязательно понравится. Где «здесь» – она не уточняла, раздражая своим убойно-позитивным настроем, и очень настаивала на том, что я в полной безопасности, и только это сейчас должно быть важно.
– Мано-Аль хорошо заботится о своих детях, – туманно сообщила она, – с тех пор, как вожаком стал Северин, в сражениях с выходцами погибло всего двадцать наших воинов.
– Впечатляюще, – кисло подтвердила я.
***
На то, чтобы пройти все стадии принятия неизбежного, мне понадобилось десять дней. Отрицание, гнев, торг, депрессия и, наконец, принятие…
Отрицать реальность происходящего мне не позволяли ноющие синяки и туго забинтованное плечо, эту стадию я проскочила быстро, всего за день.
Сложнее всего было с гневом. Я бродила по пустынным улицам, между каменными, несокрушимыми на вид домами, смотрела на малочисленных людей, которые в большинстве своем на людей похожи и не были, и едва сдерживала злость.
Они были дома, в привычном окружении привычного сумасшедшего мира, где есть оборотни, лесная нечисть и другой мир, проход в который открывается рандомно, без каких-то сопутствующих открытию знамений.
О том, что проход, через который я вылетела на одном из выходцев, закрылся в тот же день, когда я оказалась в этом мире, узнала от Ашши, ставшей моей своеобразной нянькой. На мои немногочисленные вопросы она отвечала неохотно, зато свои задавала в невозможных количествах и с горящими глазами ждала ответа. И я отвечала.
Откуда, как зовут, сколько лет, какой он, мой мир.