...Мишу, повелителя метропоездов, было видно издалека. Он курил возле вестибюля станции, разглядывая меня, пока я подходила быстрым шагом. Рюкзак у него оказался точно такой же, как у меня, только другого цвета: у меня — синий, а на плече Миши висел зеленый. И весь Миша был зеленый и пятнистый — в полевой форме и берцах «Англия». Выглядел он внушительно — косая сажень в плечах, почти два метра роста. Голубоглазый блондин. Он посмотрел на меня сверху вниз и поздоровался.
— Привет, — сказала я, глядя на его ботинки. — Не промокают?
— А я их влагооталкивающей, — сказал Миша.
— Это правильно.
— Ну, поехали? — Миша кинул окурок в урну.
— Ага.
Когда он развернулся, я заметила под курткой милицейскую дубинку. «Интересно, — подумалось мне, — это в метро ездить опасно, или он собирается выйти вместе со мной?» Миша шел быстро, не оглядываясь. Я подумала, что я ему, похоже, не нравлюсь. Но в этот самый момент Миша присел на корточки возле запертой стеклянной двери, развернулся и подмигнул мне. Я невольно улыбнулась.
Мягким движением Миша приложил ладонь к замку — так же, как Валентина Петровна притрагивалась к стенам своего дома. Взгляд Миши расфокусировался, он приоткрыл рот и тихо-тихо зашипел. Просто выдохнул: «Ш-ш-ш-ш...» Я услышала, как щелкнул замок — так, как щелкает пистолет при холостом спуске. Миша поднялся и с видом джентльмена отворил передо мной дверь. Он выглядел донельзя довольным собой.
— Спасибо, — сказала я. — А поезда ты так же уговариваешь?
Миша хмыкнул.
— Это же просто замок, — ответил он. — Поезда все непростые. Ломаются как целки... Извини, — он ухмыльнулся.
Я пожала плечами.
В вестибюле царила полная тьма. Миша достал фонарик и посветил в сторону эскалаторов, словно приглашал в свое царство. Я пригляделась и поморщилась. Станция отрастила себе какие-то противоестественные подземные джунгли. Разве могут растения жить в такой темноте? Выгнутые, перекрученные стволы и ветви слегка покачивались под лучом фонарика. Они были мутно-белесыми и осклизлыми.
— Нас здесь не съедят? — спросила я.
— Не должны, — весело отозвался Миша. — Осторожно на ступеньках. Очень скользкие.
По соседнему эскалатору струился ручей. Часть плафонов раздавили лианы. Я вдохнула сырой воздух. Что-то здесь казалось мне странным. «Офигенно, — подумала я с сарказмом. — Здесь же все странное, вообще все». Но что-то было неестественным даже в контексте. Спустя минуту я поняла. В мрачном подземелье должно пахнуть гнилью и затхлостью. А пахло в метро так же, как всегда пахло в метро. В смысле, так же, как раньше.
Мы прошли уже половину эскалатора, почти наощупь. В густой темноте впереди прыгал луч Мишиного фонарика. Я потянулась в сторону и потрогала скользкий побег.
— Миша, — окликнула я, — а что это за лианы? Это ведь не растения. Это такие грибы?
Он остановился и посветил фонариком в мою сторону. Я увидела, что он улыбается.
— Нет, — сказал Миша. — Ни то, ни другое. Это пластик. И резина.
— Офигенно! — Я почувствовала что-то вроде восхищения. — Само метро настолько изменилось?
— Да. Пошли быстрее. Ты сейчас еще раз удивишься.
— Куда уж дальше-то?
Миша засмеялся.
Я успела решить, что пластиковые джунгли заполняют метро целиком. Но они быстро закончились. Миша объяснил, что для огромного организма метро они — что-то вроде ресничек для беспозвоночных. С их помощью метро прислушивается и принюхивается к тому, что происходит снаружи. Из-за того, что с виду эти выросты похожи на щупальца, ходят слухи, будто они могут кого-то схватить и утащить. Но это чистейшее вранье и выдумки. Если метро захочет убить, то поступит так же, как дома наверху — обрушит своды. Может ударить током. А реснички у него нежные.
Внизу, на станции, было сухо. Я потянула носом воздух: похоже, вентиляция работала.
— А теперь, — сказал Миша, — сюрприз. Фонарь сейчас выключу, не пугайся.
— Ага.
Стало темно. Я улыбнулась. Миша явно гордился своими умениями и радовался, что их есть кому показать. Меня и правда одолевало любопытство. Почему-то было совсем не страшно.
Я услышала шаги: Миша удалялся. Потом он вдруг заорал во всю глотку:
— Э-э-эй! Лапа-а-а! Я пришел!..
И вспыхнул свет. Я зажмурилась от неожиданности. Свет показался слишком ярким, я даже заслонила глаза рукой. Проморгавшись, я увидела счастливого Мишу: он стоял впереди, широко раскинув руки. Он снова заорал, окликая «лапу», и в ответ донесся далекий вой и негромкий перестук колес. Я вспомнила, как машинист в Веденино уговаривал электричку, и подумала: «Вот, значит, кто — лапа». Миша оглянулся, и я подмигнула ему.
— На самом деле, — сказал он, расплывшись в улыбке, — я вчера прогнался на ней.
— Что?
— Я вчера подготовил все. Лапа не любит далеко от кольца уезжать. Я ее долго уговаривал.
— Спасибо.
Станция изменилась, но не сильно. Переродились только материалы. Пол, кажется, стал металлическим и чуть ли не золотым. Его покрывал тонкий и отчетливый орнаментальный узор. Бронза, вроде, должна была окислиться? Золотой пол ясно мерцал, отражая свет. Я подняла взгляд: барельеф на дальней стене стал смутным, лица исчезли. Стилизованное дерево выглядело теперь просто деревом, темно-алым на золоте. Опоры арок истончились и вытянулись, овалы проходов сильнее прогнулись внутрь. Белый потолок остался белым, но цвет его приобрел глубину и радужный отлив, как у лунного камня.
Подъехавшая Лапа фыркала и сопела на Мишу. Миша хлопал ее по синим бокам, приговаривая: «Ну ты моя хорошая, ну ты красавица». Потом позвал меня.
— Поговори с ней, — посоветовал он.
Лапа вздохнула, как умеют вздыхать поезда, и открыла двери.
— Я не умею, — сказала я смущенно. — У меня никогда не получалось с ними разговаривать.
— Да что тут уметь? Ну представь, что с собакой говоришь.
Я помотала головой. Так непривычно! Астру я никогда не сравнила бы с животным, и дом Валентины Петровны тоже. Дома были существами самодостаточными и самоуверенными — даже те из них, кто хорошо относился к людям. А Лапа, похоже, хотела общаться.
— Лапа, — сказала я, — Лапа...
Я осторожно дотронулась до стекла в окне. Свет внутри вагона загорелся ярче.
— Привет, Лапа. Поедем на север?
Электричка щелкнула половинками дверей.