После этих слов тренер, суровый сорокалетний мужик, несколько мгновений яростно сверлил меня взглядом, а потом как-то резко успокоился и, пробурчав:
— Ну как знаешь… — махнул рукой в сторону старта.
А еще я записался в группу французского языка. До сего момента профильными у меня были английский и немецкий, но раз уж мне предстояло ехать в Париж… Кстати, в рамках языковой тренировки я снова перевел свою любимую песню «Вспомните ребята!», но уже на французский язык. Наша преподавательница французского, правя мой перевод, изрядно ржала, но потом, даже, вызвалась поработать со мной над произношением. Потому что у меня был, как она сказала, просто ужаснейший акцент.
Взаимоотношения с группой после той встречи с «рыжим» в ресторане так же кардинально поменялись. Нет, я не изображал из себя никакого «тайного агента», наоборот, все отрицал, говорил, что даже не упоминал ни о каком «задании», что «рыжему» и остальным все послышалось, демонстративно смеялся над «дурацкой конспирологией», умудрившись запустить это словосочетание в широкий обиход. Короче — делал все, чтобы мне точно не поверили… Ну мне и не поверили. И в этом мне, кстати, очень помогли две наши одногруппницы, которые были с «рыжим» в тот вечер. Ведь недаром говорится, что женщины на самом деле вполне могут хранить секреты, просто надо помнить, что это — тяжелая работа и потому справиться с ней они могут только все вместе… Кем уж там меня теперь считали в группе — я не в курсе, но, слава богу, провокации со стороны одногруппниц и девчонок из соседних групп вследствие этого почти сошли на нет. Так что после того происшествия мне стало чуточку полегче. Да и, благодаря росту тренировочной нагрузки (а она возросла заметно, потому что теперь дистанция в двадцать километров за день, стала для меня стандартной), я стал уставать куда больше. То есть у меня появились, как так сказать, мои личные колокольня и дровокольня. Ну как в пока еще не снятой здесь милой итальянской комедии «Укрощение строптивого». Слава богу, что где-то с восьмого класса мне начало хватать чтобы высыпаться часов пять, максимум шесть сна. Уж не знаю почему. Возможно, из-за энергии. Теперь я ощущал ее почти постоянно. Хотя в спокойном состоянии едва-едва. А вот при нагрузках она начинала ощущаться куда явственнее… Так что времени на все хватало. Поэтому до момента приезда Аленки на весенние каникулы я дожил вполне себе спокойно.
Неделя вместе с любимой, как обычно, пролетела быстро. Мы съездили в Выборг, умудрившись заодно попрактиковаться в языке, поскольку в одном из выборгских баров «законтачили» с парой не совсем трезвых финнов. Ну да, они опять «клюнули» на мою Аленку, изрядно возбудив основной контингент пасущихся в этом же баре «интердевочек», то есть валютных путан. К моему удивлению, оказалось, что в Выборге их едва ли не больше, чем в Питере. Ну, если судить по паре-тройке тех баров, которые мы посетили… Однако, узнав, что дама с кавалером и точно не «из этих», финны резко сбавили напори стали вести себя прилично. После чего мы очень мило прообщались весь вечер… Причем, после того, как мы, увидев, что финны через какое-то время решили-таки подцепить себе дам, стали прощаться, они, к нашему удивлению, тут же послали уже снятых девочек на хрен, предпочтя им нашу компанию. А во время прощания начали нас сильно уговаривать снова встретиться здесь же через неделю тем же составом. Но моя любимая их разочаровала, сказав, что через неделю ее уже в Питере не будет. Потому что она приехала ненадолго в гости к жениху, который учится в Ленинграде.
В начале марта я заключил договор с издательством «Детская литература» на публикацию трех моих романов. Первые два старых, которые я, однако, довольно сильно переработал. Впрочем, так поступали сейчас все авторы. Тот же Корней Чуковский, по слухам, даже свою «Муху-цокотуху» и иже с ними перерабатывал раз пятнадцать, а то и больше. Хотя что там можно переделывать?!
Начало апреля вышло суетным. И хотя вся та мутотень, которая в СССР сопровождает любого выезжающего за рубеж, для меня лично прошла в намного более облегченном варианте, но все равно нервы мне потрепали сильно. Так, что когда меня, на инструктаже, снова начали пугать карами даже за мысли о том, чтобы остаться за границей, я психанул и швырнул инструктирующему в лицо свой паспорт с криками:
— А я туда и не рвусь! Сами заставляете! — ну честное слово — достали уже…
Париж встретил меня с «командой поддержки», в которую входили тренер, массажист и парочка сопровождающих от Госкомспорта и понятно какой организации, пасмурным небом и противным моросящим дождем. Мы прилетели в пятницу, четвертого, а сам марафон был запланирован на воскресенье, шестого. Так что у меня был один день на подготовку и акклиматизацию. Который, естественно, я потратил на то, чтобы погулять по Парижу.
В этом городе я, в оставленном будущем, был несколько раз. Первый раз всей семьей — с любимой и детьми, а остальные только вдвоем с Аленкой. Нам он нравился, но в то же время отношения «Ах, Париж!» или «Увидеть Париж и умереть!» не было от слова совсем. Красивый и приятный европейский город. Немножко грязноватый — но где ж их чистые нынче в Европе отыщешь-то? Ну, среди крупных… Нам вообще в Европе больше нравились не столицы и крупные города, а маленькие, ухоженные городки. Лучше всего немецкие, в долине Мозеля — Эдигер, Кохем, Энкирх и тому подобные, или австрийские типа Ибс-ан-дер-Донау и Мелька. Нет, в Париже, конечно, есть свой шарм, но жить здесь я бы точно не хотел…
Денег на этот раз мне снова поменяли не слишком много, но на десяток флаконов французских духов мне хватило. Один, самый крутой — Аленке, три — мамам и бабусе, а остальные, подешевле, в универ. Старосте, секретарю декана и еще нескольким людям, к которым, даст бог, мне не нужно будет обращаться через год с небольшим, когда моя любимая будет поступать на наш факультет. Но зато если нужно — у них будет повод отнестись к моей просьбе повнимательнее… С теми же целями я прикупил и несколько упаковок мужских носков. И это, кстати, вызвало явственное облегчение на лице моих сопровождающих. Ибо человек, тратящий валюту на покупку шмотья и парфюмерии в объемах, заметно превышающих текущую необходимость, скорее всего действительно не собирается оставаться за границей.
Стартовали мы рано, в восемь утра. Для апрельского Парижа погода была еще довольно прохладной. Даже ледок на лужах под ногами похрустывал.
Я сразу, со старта, взял хороший темп. Дело в том, что марафон — дистанция необычная. Резервов человеческого организма, как правило, хватает всего лишь где-то на тридцать с небольшим километров бега, после чего начинается то, что называется «стена». То есть даже тренированный организм просто отказывается бежать, поэтому его приходиться принуждать к этому насильно. У меня, с моей «энергией» запас прочности был заметно большим. Именно поэтому я, со своей не слишком высокой скоростью бега, не позволявшей мне, не смотря на всю мою нынешнюю спортивную историю, на любых экзаменах, зачетах и соревнованиях, «выбегать» из первого разряда… ну, или, максимум, КМС, именно на марафонских дистанциях показывал отличный результат. То есть я мог бежать, пусть и не очень быстро, зато взятый темп держал довольно долго.
Где-то через полчаса я снова впал в то самое подобие транса, которое помогло мне выиграть Кошицкий марафон, так что, по всем прикидкам и здесь должен был показать неплохой результат. Вряд ли выиграть, конечно, но выступить вполне достойно. И, судя по всему, был очень близок к этому… Но, как говориться, человек предполагает, а бог располагает. Вследствие чего буквально за километр до финиша мне под ноги внезапно выскочила какая-то собачонка, с налета тяпнувшая меня за голень. Отчего я кувырком полетел на асфальт!
— А-а-агх… — я с трудом поднялся на ноги, рассматривая стесанную коленку. И тут ко мне из толпы подскочила какая-то юная мадмуазель и затараторила:
— Mon Dieu, Monsieur! Je suis juste désespéré! Je suis vraiment désolé! Lucy est généralement si calme…[3]