Ермаков Олег - Чаепитие в преддверии стр 2.

Улица вывела меня на другую улицу деревянных домов, заборов, садов. Я приостановился, соображая, куда мне свернуть, и, свернув налево, побежал дальше.

Все-таки хорошо, что собаки спят.

Улица влилась в новую улицу деревянных домов, заборов, садов... А новая ли это улица?

Я остановился, огляделся. Заблудился? Но это невозможно. Район не так уж велик, чтобы заблудиться в нем. Это все равно, что потеряться в трех соснах. Надо просто идти - и выйти отсюда. Я решительно пошел, но тут же вновь остановился. А почему направо? Я обернулся. Чем правая сторона лучше? А где правая сторона и где левая? Откуда я пришел?

Я заблудился, следует спросить у кого-нибудь дорогу. Да, но у кого? Улицы пусты. И собаки молчат.

Я кашлянул. Пойду туда, где загорится свет. Но собаки молчали, и нигде не вспыхивал свет. Я кашлянул громче. Молчание. Я чертыхнулся. Прислушался. Собаки упорно молчали.

И мне стало не по себе.

Я покосился на ближайшее окно. Оно было наполовину задернуто занавесками и напоминало полуприкрытый, но зоркий глаз. Я натянуто улыбнулся. Вот и приключение. Погоня, переправа. Страх. Впрочем, что тут страшного? Ну деревянные дома, ну окна, ну тишина, и я один с мокрыми ногами. Конечно, поздно. Конечно, можно нарваться на полуночников. В городе много охотников-профессионалов, они выходят на промысел с наступлением темноты. Они видят как кошки. Ну да я никудышная пожива. Плащ с обтрепанными рукавами, шляпа, туфли - жалкие летние туфли. Кстати, ноги начинают мерзнуть. Подмораживает. Надо идти.

Я пошел. Туфли покрылись ледком и противно поскрипывали. На неделю я слягу, это уж точно. Здоровье не то, что в молодости. Кровь с годами холоднее... Туфли скрипят, будто сержантские сапоги.

Я остановился. Тупик. Улицу замыкал большой бревенчатый дом. В таких домах живет обычно несколько семей. Попросту говоря, это барак. И, как во всяком бараке, здесь полно тараканов, клопов, детей с наглыми воровскими глазами, женщин с бледными измученными лицами и низколобых угрюмых мужчин с синими татуировками на плечах и пальцах, - мне приходилось навещать учеников в подобных домах.

И именно в этом доме горел свет. Свет горел где-то в глубине, в чулане или прихожей. Я видел золотую щелочку между входной дверью и косяком.

На стук обязательно выглянет преступная полупьяная рожа.

Я помедлил и, открыв калитку, прошел во двор, поднялся на крыльцо. Еще немного помешкал... Но сколько я буду здесь блуждать? До утра? И я поднял руку, согнул указательный палец и крепко, решительно стукнул два раза, а потом и третий раз. Тотчас я услышал бодрый отклик: "Да-да!" Я подождал, но никто не выходил, и тогда я вновь постучал. И мне ответили: "Да-да!" Но никто не вышел. Я взялся за ручку, приоткрыл дверь и увидел темную прихожую, свет выбивался из-за другой двери. Я перешагнул порог и постучал в эту дверь. "Да-да!" Я отворил и эту дверь и сразу увидел трех человек на черном громадном диване. Они смотрели на меня.

- Заходите, - прозвучал сбоку голос, и только теперь я увидел четвертого. Он стоял возле стола.

Мгновенно я оценил его лицо и лица остальных. Никакой явной угрозы в них не было.

- Извините, - сказал я. Голос мой был хрипл. Я откашлялся. Стоявший у стола дружелюбно и внимательно смотрел на меня.

- Я хотел бы узнать, - сказал я, - как мне пройти к Никольским воротам.

- К Никольским воротам? - переспросил стоявший у стола. - Я вам объясню. Минутку.

И он куда-то вышел.

Трое на диване потеряли ко мне интерес и принялись листать журналы, лежавшие у них на коленях. Я обратился к ним с тем же вопросом. Один из них, не отрываясь от журнала, ответил, что они не знают.

Это было странно. Никольские ворота известны любому горожанину, там в крепостной башне почта и телеграф.