Внутри, обхаживая один из рабочих столов, хлопотала полненькая блондинка-лейтенант. Она как раз заканчивала вытряхивать из упаковки нарезанный черный хлеб, подвигая его стопкой к нехитрой закуске: перловой каше, соленьям, крупной колбасной нарезке и прочему, что могла предложить скорая рука, недавно державшая оружие. Сквозь приоткрытое окно врывался зловонный ветерок. Под ногами скрипели гильзы.
Питонин с недовольством махнул в сторону девушки:
– Лаванда.
– Горная? – Булату совершенно некстати вспомнилась песня6.
– Нет, Гжельская. Из столицы приставили. Поднимать паранормальную целину, а заодно мне – давление.
Блондинка-лейтенант густо и восхитительно зарделась. Глаза напомнили прозрачные голубые блюдца, за которыми скакало нечто щенячье. Булат с безразличием подумал, что именно вот такие, со свисающим жирком, но очень теплые, будто прогретый водный матрас, на первом свидании прикидываются простушками, после чего ночью выжимают из твоей мошонки все соки, словно сливки – из пакетика.
– А вы… вы знаменитый чертовидец? – Голос Лаванды прерывался от восторга, будто ее в этот момент подвергали сексуальной асфиксии. – О Боже, я думала, вас убили! А вы вон какой… живучий. – Фраза получилась довольно зловещей, но никто не обратил на это внимания. – И никто не знал, где вы… И все эти страшные вещи почему-то до вас тоже не добрались… Необъяснимо, да?
Булат покосился на Питонина:
– Капитон, может, наедине потолкуем?
Полицейский с ехидством показал на свои погоны, на которых красовалось по одной большой звездочке:
– Во-первых, мне дали майора. Во-вторых, вот этого малыша. – Лопатообразная ладонь погладила кобуру с девятимиллиметровым пистолетом «Пернач». – Так что сложи эту производную от «капитана» и моей фамилией трубочкой и затолкай себе в задницу. И в-третьих… Лаванда, пошла вон! Принеси вещи труподелов. И не спеши там!
– Есть, товарищ майор! – Отдав честь, девушка белокурой мышкой выскочила за дверь.
– А ты не меняешься – всё тот же злобный каловый камень, по ошибке именуемый кремнем. – Булат рассмеялся и сел за стол.
Питонин до скрипа стиснул кулаки – и хохотнул. Сдержанность не являлась его лучшим качеством. Но это не влияло на важнейшую и массивнейшую черту характера – агрессивную порядочность, произраставшую из звериной потребности делать всё правильно.
И желательно с воплями.
Оказавшись в коридоре, Лаванда отвернулась от камеры видеонаблюдения, мерцавшей в западном углу, и позволила себе беззвучно выругаться. Как же ей хотелось размозжить этому козлу рожу!
«Во-первых, я получил майора!»
«Во-вторых, я получаю членом по лбу! Каждый божий день! Не желаешь ли присоединиться, желтоглазый пидор? Как насчет взаимных ударов?»
Месяц назад ее внедрили в структуру правовых органов. Она просто ниоткуда всплыла. Двадцатитрехлетняя, не замужняя, глупенькая и симпатичная выпускница юридического факультета Самарской академии министерства внутренних дел России. Только училась она, конечно же, не там, а в удушливых казематах, где за оценки ниже «отлично» подвергали физическому насилию и покушались на сексуальную свободу.
Главное, чтобы при этом не поехала крыша. Ибо таких сразу пускали в расход.
По дороге в хранилище вещдоков, где находились прочие игрушки бюро «Канун», она вынула телефон из нагрудного кармашка и через мессенджер «Signal» отправила зашифрованное сообщение: «Желтоглазый чертовидец жив. Указания?» Ее не беспокоило, что телефон может оказаться в чьих-то руках. Бестолковая коробочка в таком случае немедленно врежет дуба. Лучшая защита информации. Так что выкуси, «Apple». Оккультные изыскания «ЗОЛЫ» в действии.
Она подошла к металлической двери хранилища и покосилась на телефон. Однако мессир что-то затягивал с ответом. Не иначе готовился к месопотамскому «ше-гур-куд» – чудовищному ритуалу смещения душ, когда жертва, ценой собственной бесполезной жизни, становилась проклятым сосудом для потусторонней сущности. Обычно демонической. Телефон легонько дернулся. Пришло сообщение: «Действуй по инструкции, мой скрытый поросеночек. По инструкции».
Лаванда кивнула и проверила языком уголок рта, точно после оральной ласки.
Булат взял рюмку «Борщевки», осушил и накинулся на разогретую перловую кашу с говядиной. Консервированные волокна парнокопытного приятно запружинили на зубах.
– Что притих, Капитон? Не отставай, а то ничего не останется.
– А я, знаешь ли, не спешу, – огрызнулся Питонин. Его пальцы гладили фляжку. Серебристый цвет. Титановый сплав. Такая и пулю остановит. Странный и порожний подарок жены с размашистой гравировкой «Ut peculiari»7. – Презент от супруги. И я, черт возьми, понятия не имею, что она имела в виду. Знает же, что могу спиться. И так уже одной ногой в очереди на алкогольную реабилитацию.
– Возможно, смысл в том, чтобы держать флягу пустой. С миром-то что стряслось?
Питонин тоже выпил, хрустнул огурчиком, обмочившимся рассолом, и с мрачным видом поведал о том, что произошло, пока сотрудник бюро пребывал в коме.
С момента вторжения Бессодержательного миновало два долгих, тяжелых месяца. Тьма, будто холодный саван, накрыла Брянскую область. По ночам порождения нечеловеческого порядка рыскали в поисках слабых душ и плоти. Что-то останавливала пуля, что-то – молитва, а что-то останавливалось, лишь когда насыщалось.
Относительное подобие прежней жизни приносил только дневной свет.
Вдобавок небо приобрело кровянистый оттенок цветков амаранта. Нетипичное атмосферное затенение в тридцать пять тысяч квадратных километров наблюдалось даже с орбиты. Фотографии «лишайной России» доставили немало радости Западу.
Однако сыскалось кое-что похуже.
У всякого, над чьей головой зараженным куском мяса висело тошнотворное небо, появились пусто́ты. Не больше кулака взрослого мужчины, они представляли собой сквозные полости, образовавшиеся в грудных клетках и брюшинах. Ко всеобщему ужасу, смерть таких не забирала, а их органы, лишившись кучности и единства, не вываливались. Разъединённые легкие, желудок, кишечник и прочее – всё оставалось на месте, словно за стенками чудовищной стеклянной колбы.
Метки Безверия, как их прозвали боголюбы, не коснулись только животных.
Нашлись, правда, и те, кто выиграл от этого. Умы, извращенные похотью, быстро приспособили «новые дырки» под «старые нужды».
Брянскую область ожидаемо изолировали. Сквозь кордоны, выставленные на расстоянии трех километров от первых цветовых изменений небосвода, пропускали только эпидемиологов и гуманитарную помощь. Акции заботы и исследования проходили в скороспелых декорациях паранойи: пусто́ты уродовали каждого, кто имел неосторожность пробыть под страшным небом больше суток.
Таких уже не выпускали.
Градообразующую корпорацию «ЗОЛА» на международном уровне признали экстремистской организацией. Однако многочисленные облавы, рейды и засекреченные операции не принесли плодов. «ЗОЛА» растворилась в мировых тенях, оставив после себя, будто в насмешку, пустые помещения, похудевшие банковские счета да пачку мертвых следователей из Интерпола и прочих спецслужб.
Хуже всего пришлось Ивоту, из которого зло брало свой отравленный исток. С закатом мертвые лишались векового сна; вместо детей в колыбелях оказывались грязь и камушки ручьев, в которых после находили пропавших крошек; аномалии и сверхъестественные происшествия стали ненавистной обыденностью. Горожане спешно покидали городок, но только для того, чтобы так же спешно вернуться.
Потому как в ныне про́клятой Брянской области покой остался только на старых фотографиях.
Что касалось Питонина, то он вытащил обескровленного Булата из-под обломков склада и определил в больницу как неизвестного. К удивлению полицейского и врачей, молодой человек наотрез отказывался умирать. Дело оставалось за малым. В те же сутки Питонин, потрясая результатами судебно-медицинской экспертизы, объявил, что желтоглазый сотрудник бюро «Канун» скончался.