Одного краба, маленького, все-таки удалось схватить, и он топорщился, щекоча ладонь.
- Вот он, смотрите, какой страшный,- сказала она, выходя из воды.
Стабесов, приподнявшись на локте, глядел на нее пристально, как чужой. У нее упало сердце.
"Фу, как неловко, как глупо",- подумала она, поспешно опуская платье, села на песок, раскрыла зонтик и за его защитой до слез покраснела.
Девочки с крабом убежали далеко вдоль воды. Стабесов поворочался "а песке и проговорил, растягивая слова:
- Я глядел на вас и думал: когда-то поэты назвали женщину совершенным созданием природы. Это, конечно, банально, но доля истины есть (он так и выразился: "доля истины"). Когда женщина входит в пейзаж, то природа меняется мгновенно: для зрителя она из чисто созерцательной делается, я бы сказал, игривой, ударяет по нервам, возбуждает иные эмоции.
О" вдруг захохотал, показав в углу рта золотой зуб, и поспешно добавил:
- Я шучу, конечно, милая моя Екатерина Васильевна.
Не отвечая, Екатерина Васильевна с ужасом поспешно поджала под юбку голые ноги. Когда же Стабесов потянул зонтик, чтобы взглянуть на ее лицо, она воскликнула гневно:
- Оставьте меня! - подобрала чулки, башмаки и убежала.
В этот вечер они не виделись. На другой день Стабесов серьезно говорил с Екатериной Васильевной, объясняя вчерашнюю шутку своей косолапостью, смущением и прочее. Кончилось все, конечно, примирением, о размолвке не поминали.
.......................................................................
Николай Иванович сидел на лестнице, там же, где месяц тому назад с таким неудовольствием морщился от ветра и соленой воды. Теперь море чуть рябило, и гребень каждой волны отливал синеватым цветом; по всему водному пространству раздробился этот блеск солнца, и казалось, в такой именно час в головокружительном восторге Икар привязал крылья, скрепленные воском, и полетел над морем к истоку жизни, к солнцу.
Сзади подошла Екатерина Васильевна и сказала:
- Смотрите, парус.
Наклонившись слегка, скользя по отблескам черным силуэтом, двигался к берегу баркас под косым татарским парусом. Николай Иванович сказал:
- Можно целыми часами сидеть, и в глаза, в уши, через все поры льется эта вечная жизнь. Я понимаю - "царствие божие на земле": бессмертие должно осуществиться здесь на земле,- каждая минута станет вечностью в моем переживании.
Екатерина Васильевна села на ступеньку рядом и, облокотясь на колени, опустила подбородок на кулачки. За эти три дня, должно быть, после ловли крабов, у нее появилось новое выражение - строгость, точно она вся была вымыта студеной водицей. Она избегала длинных бесед с Николаем Ивановичем или слушала его рассеянно. Он долго глядел на ее изящный профиль; несколько веснушек делали ее совсем юной.
- Как это ни смешно, а я вас побаиваюсь,- проговорил он,- если бы не было во мне этого смешного страха, я бы сказал вам одну вещь.
Тогда она сердито затрясла головой, продолжая глядеть на приближающийся парус. Николай Иванович усмехнулся:
- Это находится в связи с моим ощущением всей жизни. Все равно я должен сказать, это необыкновенно важно для меня.
Екатерина Васильевна вдруг перебила его, все еще не поворачивая головы:
- Вы эгоист, самый отчаянный, какого я только видела,- ее голос зазвенел,- даже не эгоист, а нелепый книжный человек.
Николай Иванович изумился, спросил, что это значит; не получив ответа, пожал плечами и сидел, притворяясь обиженным,- руки у него понемногу начали дрожать. Прошло несколько минут, Екатерина Васильевна оказала весело:
- Теперь я знаю, чья это лодка,- брага вашего караульщика, татарина Мамай-хава, хотя он никакой не хан, а просто рыбак. Поедем кататься.
Она быстро поднялась и сбежала вниз к морю.