Дрожащей ладонью он поглаживал большую вспотевшую лысину.
― Пока отдохните в палате, а потом Вам, к сожалению, придётся вернуться в тюрьму. Постараюсь, чтобы срок заключения был уменьшен ― это единственное, что я могу для Вас сделать. Прошу, не пытайтесь рассказывать всем эту историю: никто не поверит, а Вы попадете в лечебницу другого плана, где гораздо хуже, чем в современной комфортабельной тюрьме.
Он вышел, на прощание прижав палец к губам, поручив каким-то людям перевезли меня на каталке в отдельную палату. Они спорили по-английски, совершенно не обращая на меня внимания и делая ставки: "Выживет ли участник эксперимента или загнётся, как другие до него?"
От этого бреда, обрушившегося на мою голову, хотелось не просто кричать, а выть по-звериному, но и это оказалось невозможно ― горло перехватило спазмом, и голос пропал. Накачанный успокоительными препаратами, я лежал на койке в светлой комнате, растерянный и подавленный, вынужденный пялиться в потолок, не в состоянии даже заплакать...
Мне оставалось только ждать приближающегося забытья, чувствуя, как тяжелеют и набухают огнём веки. И в этот момент дверь в палату тихо открылась, впуская врача в голубом комбинезоне, одного из многих, что приходили сегодня на меня посмотреть. Я возненавидел их счастливые, цокающие языками рожи, повторявшие раз за разом одно и тоже: "Надо же, какой прогресс..." Сволочи, бездушные твари, а ваш профессор ― хуже всех, лицемер..."
Очередной доктор повел себя странно. Он осторожно прикрыл за собой дверь палаты, сел на кровать и снял маску. Это был...Дэни. Я смотрел на него, пытаясь удержать глаза открытыми и ничему не удивляться. Голос "внучка" звучал хрипло и виновато:
―Дедушка, ты меня помнишь? Сейчас сделаю тебе укол, и сразу станет легче, вот так... Прости меня, дурака, если сможешь: мне так хотелось вырваться из тюрьмы, потому и решился на этот постыдный обман... Хотя он ничего для меня не изменил: если ты не вернешься домой, у вас с бабушкой не родится сын, а значит, не будет и меня. Наверное, это было бы к лучшему: твой бестолковый внук заслужил наказание, а вот ты ― нет. Не спрашивай, как и почему я сейчас оказался здесь, у меня свои секреты. Отправлю тебя домой, только умоляю, пообещай мне, что не женишься на бабуле. Не ломай ей жизнь...
Это было сказано настолько искренне и с таким отчаянием, что я заплакал, несмотря на ту гадость, что тогда текла в моих венах. И, с трудом цепляясь за поручни кровати, сел, обнимая внука.
― Но как ты это сделаешь, Дэни?
― Не волнуйся, "дедуля", я ведь доктор наук, а вовсе не мошенник. Просто у меня украли изобретение и упрятали за решётку ― твоему внуку "повезло" родиться талантливым, в дедушку. Отдай мне перстень, и сразу вернёшься "домой", правда, не знаю, в какое время ты попадёшь. Не беспокойся, я здесь тоже не задержусь, у меня есть запасной план.
― Но профессор мне сказал, чтобы я не трогал...
Дэни невесело засмеялся:
"Вот ведь сволочь ― мало того, что обокрал меня, боится, что ты сбежишь, догадавшись избавиться от этой дряни, которую, кстати, я сам придумал. Между прочим, усовершенствовал твою задумку. Никакой опасности нет, снимай перстень и давай его сюда. Да не смотри так жалобно, ничего со мной не случится".
― Клянёшься, Дэни? ― я прижал его к себе, погладив по волосам, словно ребёнка.
― Да, клянусь. А ты пообещай исполнить мою просьбу. Бабушка заслуживает счастья: отец испортит жизнь вам обоим, да и мне тоже. Прошу тебя ― пусть он никогда не родится...
Я почувствовал разливающуюся в сердце боль, но постарался говорить уверенно.
― Хорошо. Береги себя, Дэни, как бы это ни звучало ― я буду о тебе помнить и гордиться внуком, которого у меня никогда не будет.
Он грустно засмеялся, не пряча слёзы в голубых, так похожих на мои глазах, и, крепко обняв на прощание, снял перстень с пальца...
Я проснулся дома в кресле, тело сильно затекло, при любом движении взрываясь болью от тысячи призрачных иголок. В комнате всё было по-прежнему ― на столе стояли чашки с недопитым чаем и ваза с так понравившимся Дэни печеньем; плед, которым укрывал "внучка", наполовину сполз с дивана на чистый пол... Хотя я точно помнил, что вчера у меня не было сил убирать рассыпанные крошки и фантики от съеденных им конфет...
С трудом разогнувшись и массируя спину, словно старик, я медленно проковылял к окну, распахивая его, давая свежему, ещё не успевшему нагреться воздуху ворваться внутрь, и вздохнул с облегчением: Москва, весна, утро...
Вспомнил, как вчера пообещал Лизе поехать с ней на дачу. Именно она всегда поддерживала и помогала мне с разработкой теории перемещения, которую все дружно критиковали, называя "утопической" и "антинаучной". Ветер обдувал разгорячённое лицо, а я, заложив руки за голову, в панике повторял: "Что же мне теперь со всем этим делать? Надо с ней порвать. Это трудно и больно, но так будет лучше для всех нас".
Я вздрогнул от телефонного звонка, это была Лиза. Неуверенно взял трубку дрожащими, вмиг взмокшими пальцами. Мне стало страшно от того, что я собирался сейчас сделать, но принятое решение нельзя было откладывать...
Звонкий голос любимой женщины заставил замереть моё сердце.
― Дорогой, ты ещё спишь? На улице такая чудесная погода, забыл, что мы собирались на дачу?
Я прокашлялся, скрывая свою неуверенность.
― Прости, Лизонька, что-мне не очень хорошо, кажется, вчера перезанимался...
― Ещё бы, ты так на радостях набрался, что мне пришлось кое-кого из ресторана до такси тащить на себе. А это не просто... Ничего не скажешь ― хорошо отметили докторскую...
Это было сродни удару под дых: "Сколько же времени прошло на самом деле? Неужели я ― уже доктор наук? Значит, это просто совпадение, что сейчас тоже весна..."
― А ты, смотрю, всё забыл, будущий светило? Заставил невесту почти волоком тащить себя, алкаш, ― она смеялась, а меня от этих слов охватил озноб.