Маленький Книжонок - Мария Фомальгаут

Маленький Книжонок

Мария Фомальгаут

Иллюстратор Мария Владимировна Фомальгаут

© Мария Фомальгаут, 2021

© Мария Владимировна Фомальгаут, иллюстрации, 2021

ISBN 978-5-0053-6598-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Маленький книжонок

Первый мертвый

– Ужинать будете? – спрашиваю я у человека без лица.

Человек без лица отвечает, что ужинать он, пожалуй, не хочет, а вот кофе с удовольствием выпьет. Мы пьем кофе, и я думаю, как человек без лица ухитряется говорить и уж тем более пить кофе. Хотя иногда кажется, что внизу лица есть какая-то щель, чтобы глотать, но вот именно что только кажется, – это я сам домысливаю, мое воображение отказывается представлять, что у кого-то нет лица.

Я убиваю человека без лица в половине шестого вечера – я всегда убиваю его в это время. Потом я кропотливо рисую пентаграммы – мне не сказали, что именно рисовать, и я домысливаю на вершинах пентаграммы алхимические знаки или зодиакальные символы. Я воскрешаю человека без лица как всегда ровно в шесть – он сдержано благодарит меня за спасение жизни, хотя не должен этого делать.

Я ничего про него не знаю. Вернее, знаю только одно – он мой враг. Почему он мой враг, за что я убил его, где получил способности воскрешать умерших – об этом я ничего не знаю.

Самое страшное – я не знаю, кто я такой.

Богатый дом.

Я.

Мой враг, которого я убиваю в половине шестого.

И кофе.

По крайней мере, у нас есть кофе.

Второй мертвый

Иногда я утешаю себя тем, что я – правитель целой страны. Утешение получается слабое, потому что здесь все – правители целой страны, правда, ни один из нас не знает, какой страной управляет. Впрочем, где-то есть и официанты, и уборщики, но про них настолько ничего не известно, что мы не можем уловить не только их лица, но и силуэты – лишь размытые, расплывчатые тени где-то в стороне. У нас у самих нет лиц, – почти нет, иногда удается увидеть чьи-то глаза или изгиб рта – но не более того.

За нашим отелем расстилается пустой город, в котором никто не живет. Иногда мы развлекаем себя тем, что гуляем по пустому городу и даже заходим в дома. А больше, собственно, развлечений нет.

Когда мне совсем тоскливо, я утешаю себя тем, что я живой и настоящий – в отличие от них ото всех, порожденных неким темным властителем мира. Утешение опять же получается слабое, потому что еще неизвестно, кем здесь выгоднее быть. Остальные не знают, что я живой, вернее, делают вид, что не знают, – моя тайна раскроется в финале, когда я не смогу сделать чего-то, что для них очень просто, например, расправить перепончатые крылья и полететь.

Официанты, которых нет, приносят вино, которое есть – мы пьем за что-то, сами не знаем, за что, и чем дальше, тем больше мне кажется, что все должно быть совсем, совсем не так…

Третий мертвый

Хань, Цзинь, Чжоу, ацтеки, майя…

…я все думаю, какой империей я был в прошлой жизни – и все не могу вспомнить. Помню одно – был. А вон тот, другой (или та, другая) был какой-то другой империей, тоже не знаю, какой, и он не знает, какой, но какой-то был.

Иногда мы замечаем друг друга в толпе, и не знаем, кивнуть друг другу или нет. Иногда мы встречаемся, сами не знаем, зачем, говорим, сами не знаем, про что, тут бы поговорить о прошлом, только мы не знаем, какое у нас должно быть прошлое. Мы не любим встречаться в более поздние времена – когда каждый из нас соберет вокруг себя толпы единомышленников, подчинит своей воле полмира, чтобы сразиться друг с другом – и стать единоличным властителем земного шара. Эти времена кажутся нам… неуютными, что ли, и непонятными, что там вообще должно происходить. Вот посидеть где-нибудь в кафе или в парке, поговорить о чем-то ни о чем, это да, это даже приятно, в такие минуты даже не хочется докапываться до правды, кто мы, и что мы…

Маленький книжонок

…маленький книжонок бежит по лестнице, бегом-бегом, не оборачиваться, главное, не оборачиваться, если обернется, точно схватит это… это… которое там, за окнами… Книжонок-то совсем маленький, двадцать страничек всего, где ж ему совладать с тем, страшным, что за окнами, с… с… даже подумать страшно, что там было, не то, что сказать.

Вот маленький книжонок и бежит по лестнице, чуть подсвеченной тусклыми фонарями, скорей-скорей, на второй этаж, где спят старшие…

– Там… там!

– Да что такое, я тебя убью щас, будешь мне спать мешать!

– Да там… там же…

Старшие книги недовольно смотрят на маленького книжонка, вот ведь, обоих перебудил, а еще чего доброго наверх кинется, где комната самого старшего книга, а дальше святая святых, спальня самого…

– Спать иди, кому говорят! – шипит старший книг.

– Да там же…

– Послушай… тебе приснился кошмар, – средний книг садится на корточки перед маленьким книжонком, – это бывает… нам снится то, чего нет на самом деле…

– А не, а там по правде-е-е!

– Да тихо ты! Ну вот, старшего разбудил…

Поздно, маленький книжонок уже бежит по лестнице еще выше, раз они глупые не понимают ничего, ну вон пусть то страшное их и съест, а книжонок выше побежит, спрятаться под защиту…

Самый старший выходит из комнаты, перехватывает книжонка, тащит к себе, а давай я тебе сказку расскажу. Книжонок боится, а то страшное к нам не заберется – а не бойся, не заберется, а мы птицу-оберегу на дверь повесим, и сон-траву…

И маленький книжонок успокаивается, хотя и нет-нет тревожно смотрит то на дверь, то на окно, а вдруг проберется сюда это… это… страшное… даже не сказать, что…

Первый живой

По вечерам все дома забывают, как ни на жизнь, а на смерть сражались за право обладать человеком – и собираются к вечернему чаю. Председательствует почтенный Смокинг-Холл, Крикет-Холл разливает чай, и все даже ненадолго забывают, что он преступник в этом детективе. Мэджик-Холл старается держаться особняком, но его усаживают на почетное место – ненадолго забывают, что он не старинный особняк, а всего лишь самозванец, который косит под особняк. И даже про Памкин-Холл забывают, что он убил какую-то там тетушку, да никого он не убивал, вот она сидит живая и здоровая…

Второй живой

По вечерам затихают все войны – с самого сотворения мира и до самого Армагеддона – чтобы безвестный композитор в каком-то там веке смог сыграть свою лучшую мелодию – чтобы ни вздох, ни шорох, ни дуновение ветерка не нарушили чарующую гармонию нот. И кто-то бесконечно далеко в будущем подхватывает мелодию – чтобы она звучала через века.

Третий живой

Сегодня сын в кои-то веки убрал свалку в своей комнате, открыл какую-то научную статью – и властелин Марса понял, что это уже не его сын, и вообще это все не их дети, это вернулись те, первые, которые строили здесь город, которые пали замертво в песках, которые погребены в пустыне. И нужно взять дробовик, и застрелить сына, потому что – не сын, и нет сил взять дробовик и застрелить сына, потому что – сын. И надо бы радоваться, что в кои-то веки за ум взялся, и не получается радоваться, потому что как бы это не кончилось тем, что сын возьмет дробовик…