– Ты сказал мне…
– А-а, отлично… Ну давай… про Куинси поговорим…
Враг повел меня в дом, в дальнюю комнату, в которой никогда ничего не происходило, и в которой никогда никого не было. Он растопил огонь в камине и устроился на уютном диванчике – мне ничего не оставалось кроме как присоединиться к нему.
– Куинси… это режиссер такой, – начал враг.
– А что он…
– Да много что снял… Самое главное, вы мне вот что скажите, он про нас снимал?
– Слушайте… не знаю я…
– Тоже не знаете? Плохо, плохо…
Вспыхиваю:
– Да откуда я вообще могу знать, кто про нас что снимал?
– А плохо, что не знаете… вот так вот живем, не думаем, а тут нате вам…
…он не договаривает, запрокидывает голову, складывается в какую-то немыслимую дугу, бросаюсь к нему, что случилось, отравился, или как, нет, тут другое что-то, весь мир закручивается в бешеную спираль, давится сам собой, умирает.
В этой реальности у меня длинные волосы, никак не могу привыкнуть. А Эдис смуглая, вот это я режиссеру вообще никогда не прощу, что он сделал Эдис смуглой.
– А мы где-то встречались? – спрашивает Эдис.
– Не знаю… может, в прошлой жизни.
Говорю, как положено, сам краем глаза смотрю за плечо Эдис, где за пожухшими розовыми кустами прячется враг. Переглядываемся с врагом, он подмигивает мне, зачем-то снова показывает ключ, хотя даром мне этот ключ теперь не нужен.
Этот мир еще не рушится на части. Еще нет. Но скоро. Я это чувствую, я уже научился чувствовать, когда реальность доживает свои последние дни, когда к очередному нашему фильму подбирается что-то… что-то… что разорвет его на части.
Айзек.
Маскелайн.
Валентайн.
Хью Чонг.
Еще раз прокручиваю в памяти список режиссеров, бравшихся за наши судьбы. Одиннадцать режиссеров. Одиннадцать фильмов. Сейчас осталось три, всего три, стараюсь не думать, что будет дальше, когда все три фильма разрушатся в прах.
Прощаюсь с Эдит, как положено по сценарию, дорогу мне тут же перегораживает враг, жабье лицо расплывается в недоброй улыбке:
– Разрешите… на два слова…
Эдит вздрагивает, Эдит не понимает, как, почему, зачем, этого не должно случиться сейчас, это должно быть через три месяца, когда мы застрелим друг друга.
Враг снова подмигивает, все понимаю. Мягко отстраняю Эдит, бормочу что-то, что все в порядке, иду за врагом.
– Куинси, – повторяет мой враг, – Куинси.
Киваю:
– Да, ты говорил, это режиссер…
– Мы должны его найти.
– Но… – мне кажется, я ослышался, – ты сам подумай, он там, а мы здесь, – «там» и «здесь» говорю с особым выражением.
– Да нет… найти фильм, который он снимал, понимаешь? Если он вообще про нас снимал…
– Зачем… найти?
– Да как ты не понимаешь… а, ну да, ты же не знаешь ничего… Ты хоть представляешь, как люди фильмы снимают?
– Ну… на камеру…
– Это все понятно, камера, мотор, начали… а вот ты представь, ну вот у нас сначала ты едешь в экипаже, потом в саду с Эдис встретился, потом в гостиной… вот как снимали?
– Ну… камера…
– Да погоди ты со своей камерой, ты хоть понимаешь, что нормальный режиссер сначала все в гостиной отснимет, потом в спальне, потом в дороге, потом в саду…
– Ну да, – хочу сказать, что это очевидно, тут же спохватываюсь, понимаю, – так вот почему все перемешалось в фильмах… фильм хочет вернуться в свое изначальное состояние…
– Вот-вот, фильм разрывается между тем, каким он был, и тем, каким он стал… и рушится, – жабье лицо врага снова расплывается в улыбке.
– А Куинси что?
– А Куинси, он… – враг прищелкивает пальцами, подбирает слова, – у него свой взгляд на искусство, так скажем… дилетант… Вот как в фильме все от и до идет, вот он так все и снимает…
– Значит… если он снимал наш фильм…
Не договариваю, не успеваю, – наш фильм снова разваливается на куски, бросаюсь в комнату Эдис, комнаты уже нет, Эдис тоже нет, не успел, не успел…
…перескакиваем в предпоследний фильм, – поздно, поздно, он уже рушится, раскалывается на мириады кусочков, разорванный сам собой. Ищу Эдис, теперь я её не упущу, ни за что, вырываю её из объятий самого себя, прыгаю в последний фильм…
…оглядываюсь.
– Ты… ты чего?
Наконец, понимаю, что сижу в экипаже, который направляется к поместью, отец оторопело смотрит на меня, кажется, я кричал.
– Э-э-э… померещилось что-то.
Он поверит мне. Померещилось. И правда, в нашем фильме очень может померещиться что-то такое, жуткое, потустороннее, промелькнувшее в лесах.
Сжимается сердце. Выходим из экипажа, я вижу Эдис, я должен говорить с Эдис, это займет время, много времени, некогда, некогда, а надо говорить, а потом наконец-наконец можно будет пойти в дом, посмотреть над камином…
Краем глаза вижу врага, он стоит за пожухшими розовыми кустами, он делает мне знаки, он показывает на гостиную, чертит руками в воздухе знак луны, а потом постукивает по запястью, имея в виду часы.
Понимаю.
Часы в виде луны.
Куинси.
На душе теплеет, обнимаю Эдис, плевать, что мы еще не знакомы, плевать, что вижу её первый раз, целую в губы, сейчас влепит затрещину, а то и выстрелит, знаю я Эдис, пистолет на поясе в складках платья…
Эдис впивается в меня губами, крепко, сильно, обнимает, шепчет что-то, миленький, миленький, понимаю – узнала, узнала, хоть мы с ней и не знакомы еще…
Оторопело смотрю на врага.
Не понимаю. Не понимаю, почему он здесь, его не должно быть, просто, не должно, я жду Эдис, Эдис, ночью в гостиной, почему пришел враг…
– Она не придет.
Вздрагиваю, сжимаю кулаки, хочется ударить врага, что он сделал с моей Эдит, что…
– Она не придет. Посмотри… это… она тебе написала…
Хочу возмутиться, а какого черта он читает письма, адресованные мне. Не возмущаюсь, не успеваю, смотрю на письмо, пытаюсь понять, что я, собственно, прочитал.
– Как ушла? – спрашиваю в пустоту, – куда ушла?
– Здесь написано…
Не понимаю, как такое может быть, что она там потеряла, что она пошла искать, что…
Повторяю, как во сне:
– То, что меняет фильмы… то, что меняет фильмы…
Думаю, где искать это, что меняет фильмы. Думаю, куда идти, чтобы искать Эдит, которая пошла искать то, что меняет фильмы. Смотрю на врага – он еще ничего не сказал, но понимаю, он пойдет со мной…
Ночлег для ночи
Нет.
Говорю сам себе:
Нет.
Отступаю от края, перевожу дух, растираю виски, прихожу в себя. Спрашиваю себя, что я только что хотел сделать и почему.
А вот.
Книга.
«Часоворот».
Все так же лежит на столике, кажется, смотрит на меня.
Зачем ты хочешь убить меня, спрашиваю книгу.
Книга молчит.
Почему ты хочешь, чтобы я умер, спрашиваю я.
Книга не отвечает. Удивляюсь сам себе, ну конечно, как мне может ответить книга, ведь она не может говорить. Вернее, она уже мне все сказала. Все-все, от корки до корки. Сам себе удивляюсь, как она так сказала, у меня же и в мыслях не было шагнуть в пропасть – до того, как я перелистнул последнюю страницу.
Осторожно открываю книгу, осторожно прочитываю несколько строк. Беспомощно сжимаются кулаки, сам себе удивляюсь, как несколько строк могут пробудить у меня такую ненависть к себе, к своей жизни, что я едва не сделал шаг в пропасть.
Разжигаю камин посильнее, листаю страницы…
…замираю.
Сам над собой смеюсь, это же сколько экземпляров книги мне придется истребить.
Смотрю на автора. То есть, на фамилию автора, на автора я уже не посмотрю, его уже нет в живых. Как-то же он написал это, как-то же дошел до такого, но как, как…
О чем я думаю, спрашиваю я себя, о чем я вообще думаю, надо решать, как выбираться отсюда, а я читаю книгу, которая чуть меня не убила, и ищу её автора.
Автора, автора… Отчаянно вспоминаю, где я взял эту книжицу, ну, конечно же здесь, в разделе фантастики, куда же я еще пойду в библиотеке. Ищу знакомую фамилию, натыкаюсь еще на пару его книг, листаю, погружаюсь в чтение…
К сожалению!!! По просьбе правообладателя доступна только ознакомительная версия...